Черчилль. Биография

Через неделю показалось, что в судьбе Черчилля может наступить перелом. Китченер поинтересовался, не сможет ли он посетить Дарданеллы, чтобы сделать министерский отчет о состоянии и перспективах армии перед планируемым августовским наступлением. Асквит и Бальфур дали свое добро. Готовясь к поездке, Черчилль заверил своего страхового агента, что не станет принимать участия в боевых действиях, хотя допускал: «При определенных обстоятельствах миссия может быть расширена и мне придется посетить Балканские страны». Понимая, что рискует попасть под турецкий артобстрел на Галлипольском полуострове, Черчилль написал письмо, которое должны были передать Клементине в случае его смерти. Объяснив, что его страховые полисы обеспечат ее финансовое положение и что доход по акциям и ценным бумагам обеспечит оплату счетов и кредитов, он писал далее: «Очень важно, чтобы ты сохранила все мои бумаги, особенно те, что имеют отношение к работе в Адмиралтействе». В письме он назвал имя своего литературного душеприказчика. Мастертон-Смит должен был сделать все необходимое для создания полного архива. «Это не срочно, – продолжал он, – но я хочу, чтобы когда-нибудь стала известна правда. Рэндольф подхватит знамя. Не надо слишком горевать обо мне. Я уверен в своей правоте. Смерть – лишь эпизод, и не самый важный в свете того, что сейчас происходит вокруг нас. В целом, особенно с тех пор, как я встретил тебя, моя дорогая, я был счастлив, и ты показала мне, каким благородным может быть женское сердце. Если Там что-то есть, я буду следить за тобой. А ты тем временем смотри вперед, чувствуй себя свободной, наслаждайся жизнью, заботься о детях, помни обо мне. Храни тебя Бог».

Воскресенье 18 июня Черчилль провел в Хэу-фарм, прощаясь с семьей. На следующий день он на несколько минут зашел на Даунинг-стрит, чтобы попрощаться с Асквитом, Китченером и Греем. Пока они обменивались рукопожатиями и желали ему удачи, неожиданно вернулся Керзон, один из вновь назначенных министров от консерваторов. Он поинтересовался, куда собирается Черчилль и в чем ему надо желать удачи.

Получив объяснения, Керзон одобрил поездку и поспешил сообщить об этом своим однопартийцам министрам-консерваторам. Те были поражены. Бонар Лоу, чье вето практически вытолкнуло Черчилля из Адмиралтейства два месяца назад, немедленно проинформировал Асквита, что он с коллегами опасается политического кризиса, если Черчиллю поручат такого рода миссию. Понимая всю силу враждебности консерваторов, Черчилль тут же написал Асквиту, что не поедет. «Мне искренне жаль, – ответил Асквит, – поскольку я полагал, что вы можете оказать реальную услугу стране и правительству».

В течение следующих недель Черчилль неоднократно поднимал в Дарданелльском комитете вопросы о поставке боеприпасов в Галлиполи и о долгосрочной цели августовского наступления. Ответов он не получал, как ни разу не получил и приглашения участвовать в обсуждении вопросов армии и флота. Обращение к Бальфуру с просьбой рассмотреть возможность бомбардировки оружейных заводов в Константинополе осталось без ответа. Не оправдалась и надежда Черчилля на то, что летом он может возглавить особое авиационное министерство, независимое от армии и флота. «Британские военно-воздушные силы, – говорил он Асквиту, – могли бы к концу года стать бесспорно крупнейшей, самой эффективной силой среди всех воюющих стран».

15 июля Черчилль признался своему молодому другу либералу сэру Арчибальду Синклеру, с которым еще до войны обсуждал перспективы авиации и который теперь служил пехотным офицером на Западном фронте: «Я не хочу в кабинеты. Все, что угодно, только не это. Я хочу на войну. По крайней мере, так я чувствую в тяжелые моменты. Мне очень грустно. Я не могу использовать свои способности. В них я не сомневаюсь. Я не думаю, что мои взгляды были ошибочны или что решительное проведение моей политики с учетом всех необходимых рисков было неправильным. Я бы сделал все то же самое, если бы обстоятельства повторились. Но передо мной стоит проблема: надо как-то ежедневно проживать двадцать четыре часа в сутки и отвлекать сознание от дел, о которых я не перестаю думать и которые были моей жизнью».

Новая высадка войск и возобновление наступления на Галлипольском полуострове были назначены на 6 августа. За три дня до этого Черчилль написал брату: «В этом кабинете так много «способных людей», что договориться о чем-либо крайне трудно. Партии служат противовесом друг другу. Просматривается скверная тенденция. Но это не важно. Они по горло увязли в Дарданеллах, а вам остается только идти вперед». У Черчилля была надежда, что новое наступление станет успешным, но он не строил иллюзий по поводу цены: «Потери, несомненно, будут тяжелыми, но лучше пусть там, где победа может принести плоды, чем в бесцельной бойне на Ипре».