Черчилль. Биография

18 мая Times подвергла критике Черчилля, написав о его «вызывающих беспокойство авантюрах на континенте. Будучи гражданским министром, руководящим военным ведомством, он решил взять власть, которую не следовало передавать в его неуправляемые руки». Черчилль оценил ситуацию и написал в тот же день Асквиту: «Если место типа Министерства колоний, которое предлагалось ранее, все еще для меня открыто, я буду не прав, если откажусь от него. Отправиться в окопы означало бы незаслуженно дискредитировать все то, что я здесь делал».

Черчилль гордился своей работой в Адмиралтействе. Он говорил Асквиту: «Больше всего мне бы хотелось остаться и довести до конца дело, самая трудная часть которого уже позади. Все обеспечено. Ситуация на море не представляет угрозы. После четырех лет руководства и девяти месяцев войны я имею право сказать это». Вечером Черчилль пригласил к себе Макса Эйткена и Ф. Э. Смита. Они проговорили до утра. «Он так хотел остаться на прежнем месте, – вспоминал Эйткен, – словно от этого зависело спасение Англии».

На следующее утро Фишер в письменном виде изложил Асквиту шесть условий, при которых мог, как он выразился, «гарантировать успешное завершение войны». Черчилль, разумеется, не знал об этом. Первым условием было отсутствие в кабинете Черчилля – «он всегда пытался меня перехитрить». Фишер не согласен был работать и под началом Бальфура. Главным условием было предоставление ему полного руководства военно-морскими операциями, единоличного распоряжения флотом и права назначения всех офицеров любого ранга.

«Лорд Фишер окончательно обезумел», – прокомментировал Хенки. Асквит посчитал так же. Он сообщил королю: «Письмо Фишера указывает на признаки психического расстройства!» Через четыре дня Черчилль написал Китченеру, что, по общему мнению, Фишер сошел с ума.

Черчилль теперь пытался убедить лидеров консерваторов в разумности принимавшихся им решений. 19 мая он переслал Бонару Лоу телеграммы, имеющие отношение к двум эпизодам первых месяцев войны, написав в сопроводительной записке: «Все эти тревожные месяцы я хранил молчание по поводу обвинений в том, что причиной потери трех крейсеров и неудачи во время операции при Коронеле является мое вмешательство в действия флота». В тот же день Черчилль встретился с Греем и Ллойд Джорджем, чтобы просить разрешения опубликовать в прессе заявление, которое он только что написал, по поводу развития событий в Дарданеллах. Они отговорили его, мотивируя это возможной негативной реакцией общественности на известие, что успех операции вызывает сомнения.

20 мая газетный магнат Джордж Риддл, позвонивший Черчиллю с просьбой о встрече, записал в дневнике их разговор, в котором звучала неприкрытая горечь. «Я жертва политических интриг, – сказал Черчилль. – Со мной покончено!» – «Ничего не кончено в сорок лет с вашими-то замечательными способностями!» – «Кончено со всем, что меня волнует, – стратегия войны и победа над Германией. Я занимал высокий пост, который до меня занимали многие достойнейшие люди. Но все пошло прахом. Я жил ради этого. Я подготовил заявление по этому поводу, но даже не могу его опубликовать».

Затем Черчилль прочитал Риддлу заявление, которое Ллойд Джордж и Грей отсоветовали ему публиковать. Целью его, как увидел Риддл, было показать, что каждое решение санкционировалось Фишером, а попытка пройти Дарданеллы силами одного флота была предложена адмиралом Карденом и поддержана адмиралом де Робеком.

Вечером Черчилль отправился к Бонару Лоу показать ему свое заявление и просить согласия на продолжение работы в Адмиралтействе. Он также передал лидеру консерваторов письмо, в котором были такие слова: «Я передаю вам абсолютно надежную ситуацию в военно-морских силах; мощь флота неуклонно и быстро растет, боеприпасы поставляются в изобилии; организационная работа ведется идеально, над морями не развевается ни один вражеский флаг».

Бонар Лоу обещал поговорить с коллегами по партии, но предупредил, что столкнется с ожесточенным сопротивлением. Ожидая окончательного ответа консерваторов, Асквит получил письмо в защиту Черчилля – «письмо одержимой», как он назвал его в одном из своих последних писем Венеции. Письмо было от кузины Венеции – Клементины. «Если вы выбросите Уинстона за борт, – писала он, – это станет доказательством слабости, и ваше коалиционное правительство никогда не станет такой грозной военной машиной, как нынешнее. Возможно, Уинстон в ваших глазах и глазах тех, с кем он работал, имеет какие-то недостатки, но у него есть превосходные качества, которыми, осмелюсь сказать, обладают очень немногие из членов вашего нынешнего и будущего кабинета, – энергия, воображение, непреклонность. Если вы направите его в другое место, он не сможет продолжать борьбу. Если вы пренебрежете им, вы совершите несправедливость по отношению к нашей стране».