Черчилль. Биография

Призыв Черчилля был оценен. «Я овладел собой и успокоился, – писал он одному своему другу. – Вчера осознал, что не совсем бессилен». Тем не менее он был бессилен повлиять на ход событий в Дарданеллах. Он следил, беспокоился, предупреждал, но не обладал властью для активных действий. Во вторую неделю июня он узнал о тяжелых потерях, которые понес флот на мысе Геллес в ходе неудачной попытки наконец достичь целей, поставленных почти два месяца назад.

Погибло более шестисот человек. Два батальона пришлось расформировать. «Бедная флотская дивизия, – писал Черчилль брату 12 июня. – Увы, бойня была жестокой. Всех, кого я знал, не стало. Опять мне захотелось быть с тобой рядом. Но в настоящий момент мой долг быть здесь, где я могу повлиять на ход событий». Но эта надежда была иллюзией. Влияние Черчилля было практически несуществующим, на его предупреждения коллеги редко обращали внимание. Раз за разом он выступал в Дарданелльском комитете, безуспешно доказывая, что лучше на некоторое время отложить наступление, пока не будет достигнуто превосходство. «Все эти недели мне приходится вести суровую битву, – рассказывал он брату 19 июня, – и отвоевывать буквально каждый дюйм. Новое наступление планируется на начало августа. Больше всего меня беспокоит, что для этого недостаточно людей».

Еще больше тревожила Черчилля, как он писал брату, «уверенность, что война не закончится в этом году. Это порождает у меня грустные мысли. Юность Европы – почти целое поколение – будет выбита».

На лето Черчилль поселился в деревне – в Хэу-фарм близ Годалминга, перестроенном сельском доме эпохи Тюдоров. «Прекрасная долина, – написал он брату, – и сад сверкает летней роскошью. Мы живем очень просто, но со всеми необходимыми для жизни удобствами – горячими ваннами, холодным шампанским, молодым горошком и старым бренди». Однажды его невестка леди Гвенделин раскрыла в Хэу-фарм свой мольберт. Его это заинтересовало. Она, увидев, что он наблюдает за ней, подумала, не помогут ли занятия живописью развеять его мрачное настроение. Она предложила ему пользоваться акварельными красками своих сыновей. Когда он сосредоточивался над холстами, ему казалось, что его заботы испаряются. Он нашел способ справиться с напряжением и депрессией.

Через неделю Черчилль пригласил в Хэу-фарм Хейзел Лавери. Жена художника сэра Джона Лавери и сама была художницей. Когда она приехала, Черчилль стоял у мольберта. На неделе он закупил масляные краски, палитры, скипидар и кисти. Он хотел изобразить пейзаж перед домом – дорожку, пруд, кусты, деревья на заднем фоне и небо. Позже он вспоминал, как его гостья вышла из автомобиля и воскликнула, увидев его за мольбертом: «Рисуете! Дайте мне кисть, самую большую! Затем, – воспоминал Черчилль, – всплеск скипидара, удар синим, белым, яркое пятно на палитре, несколько яростных мазков и штрихов синего по абсолютно закрашенному холсту. Любой понял бы, что обратного пути нет. Никакая судьба не остановит это лихое насилие».

Леди Лавери хорошо выполнила свое дело. «Холсты теперь беспомощно скалились передо мной, – писал он. – Проклятие было снято. Болезненная подавленность исчезла. Я хватал самую крупную кисть и яростно набрасывался на жертву. С тех пор я перестал робеть перед холстами».

Эдвард Марш, начавший работать секретарем у Черчилля еще в Министерстве по делам колоний, остался при нем и в качестве секретаря канцлера герцогства Ланкастерского. Позже он вспоминал об этих первых опытах с живописью. «Новое увлечение, – написал он, – стало отвлекающим и успокаивающим средством, которое отчасти облегчило его душевные страдания». Казначейство выделило Черчиллю помещение на Абингдон-стрит, 19, напротив палаты лордов. Ему разрешили оставить у себя Марша, а также стенографиста, работавшего с ним в Адмиралтействе, Гарри Бекенхэма. Но в начале июля страдания обострились, когда он спросил у Асквита, может ли он составить компанию премьер-министру на грядущих министерских переговорах по выработке стратегии действий союзников в Кале. Асквит ответил отказом.