Ночью он еще раз встретился с Клемансо, затем снова телеграфировал Ллойд Джорджу, призывая того срочно прибыть во Францию, чтобы лично обсудить с Клемансо детали. «Вы с ним можете заключить хорошее соглашение, – убеждал он премьер-министра. – Никто другой этого не сможет». Ллойд Джордж прибыл в Булонь утром 3 апреля с Генри Уилсоном. Черчилль встретил их и поехал с ними в Монтрёй. Но по настоянию сэра Генри его не допустили до обсуждения военных вопросов, которое состоялось в Бове. На совещании пришли к мнению, что Фош будет назначен генералиссимусом всех союзнических войск во Франции, включая британские и американские.
Отстраненный от обсуждения, Черчилль провел 3 апреля, занимаясь проблемами вооружений, а вечером присоединился к Ллойд Джорджу. Они переправились из Булони в Фолкстон и в половине третьего утра прибыли в Лондон.
Тем временем большевики подписали мирный договор с Германией. Черчилль искал способы убедить их возобновить военные действия и активизировать действия на Восточном фронте. В записке кабинету он написал: «Если большевиков удастся убедить действовать сообща с Румынией и начать совместные операции против Германии, то имеет смысл направить в Москву достаточно авторитетных представителей союзников. Это придаст правительству большевиков легитимность и возможность соглашения со всеми классами русского общества».
Черчилль полагал, что, если бы бывший американский президент Теодор Рузвельт, который в это время находился в Париже, или бывший военный министр Франции Альбер Тома оказались в нужный момент рядом с Троцким, можно было бы предложить идею достаточно привлекательную для русских, выработать какую-нибудь общую формулу вроде «защиты плодов революции». Это позволило бы заключить необходимое, учитывая нарастающее давление немцев, соглашение. Представитель Антанты тогда мог бы даже войти в русское правительство.
Черчилль был убежден, что Британия и большевики могут действовать заодно. «Давайте не забывать, – говорил он, – что Ленин и Троцкий сражаются с петлей на шее. Они уйдут со своих постов только в могилу. Если предложить им реальную возможность усиления их власти, какую-то защиту от контрреволюции, они ухватятся за нее. Но к этому их должны подтолкнуть события и помощь. Без внешней поддержки они ничего сделать не смогут. Пока их надежды связаны с другим, но, если им помочь, чувство самосохранения должно вынудить их пойти по нашему пути».
Во второй записке кабинету, поданной в апреле, Черчилль отметил: «В целом интеллектуалы России, в том числе и большевики, должны, что бы ни случилось в отдаленной перспективе, испытывать враждебность к прусскому милитаризму, а следовательно, стремиться к парламентской демократии стран-союзников».
Черчилль искал любые способы давления на Германию. За день до предложения сделки с Лениным он писал о необходимости увеличения производства снарядов с горчичным газом и подчеркнул, что является сторонником максимально возможного развития газовой войны при использовании направления ветров. В течение месяца более трети всех снарядов, выпущенных британской промышленностью, были газовыми. Однако первая успешная газовая атака была проведена немцами в полночь на 7 апреля на северном участке британской линии фронта у Армантьера. Через три дня Армантьер был взят.
Все достижения третьей битвы на Ипре были потеряны. Леса на Ипрском выступе, которые обследовал Черчилль в феврале, снова оказались в руках немцев. Черчилль предупреждал Ллойд Джорджа об опасности вклинивания немецких войск между французскими и британскими войсками с возможностью выхода к Ла-Маншу в районе Аббевиля. «Разве не разумно, – написал он Ллойд Джорджу, – стоять вместе, отступать вместе, поворачивать вместе и атаковать вместе, как мы действовали после Марны?»
По возвращении из Франции Черчилль удвоил усилия, направленные на производство вооружений. К 21 апреля он уже направил Хейгу вдвое больше пушек, чем было потеряно или выведено из строя с начала наступления немцев. То же самое можно было сказать и про аэропланы. Кроме этого он смог заменить все подбитые танки на более новые и усовершенствованные. Чтобы точно выяснить потребности Хейга в снарядах для тяжелых пушек, он 27 апреля опять отправился во Францию. Вечером Хейг записал в дневнике: «Он на самом деле значительно увеличил выпуск вооружений».