«Джон и я очень сильно встревожены в последние несколько дней той возмутительной пропагандой, которую ведут журналисты в отношении мистера Черчилля. Подобное случалось и раньше – как правило, когда мистер Черчилль хотел занять должность, – и я чувствую, что я обязана, как самый обычный заднескамеечник, сказать – насколько сильно я надеюсь, что Вы не (выделено в оригинале. –
Возможно, это прозвучит странно, но Черчилль оказался практически одинок, не считая нескольких верных друзей, которых он попытался расставить на ключевые должности. С одной стороны, у него было все необходимое для занятия поста, о котором он столько мечтал, с другой – недоверие, а иногда и просто негативное отношение, которые создавали серьезное препятствие на пути наверх.
Фактически перед Черчиллем открылась дорога, по которой не раз шли до него и не раз будут идти после. На верстовых столбах этой дороги крупно написано «Заговор». В парламенте было достаточно депутатов, которые восприняли войну с Германией как крушение надежд, возлагаемых на Мюнхенское соглашение 1938 года, а если говорить жестче – как предательство. Черчилль обладал достаточным влиянием, чтобы сформировать фракцию, объявить вотум недоверия, нанести болезненный, а может, и сокрушительный удар по правительству. Он мог поднять бунт и на его волне обосноваться на Даунинг-стрит.
Но Черчилль не сделал этого. Во-первых, заговоры и интриги были не в его стиле.
«Уинстон чрезвычайно открытая и прозрачная личность, – вспоминал о нем один из современников. – Я никогда не видел и не слышал от других, чтобы он занимался интриганством» [1039] .
Эту характеристику, особенно слова об «открытости и прозрачности», не следует воспринимать буквально. И тем не менее Черчилль действительно не испытывал склонности к изощренным методам «подковерной» борьбы – по крайней мере, насколько это позволяло ему занимаемое положение.
«Фактом является, что Черчилль пренебрег жалкими экзерсисами в предательстве, столь свойственными, увы, политической жизни, – констатировал А. И. Ут кин. – Его великодушие не вязалось с хладнокровным коварством. В его книгах можно найти что угодно, кроме гимнов макиавеллизму» [1040] .
МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: «Черчилль пренебрег жалкими экзерсисами в предательстве, столь свойственными, увы, политической жизни. Его великодушие не вязалось с хладнокровным коварством. В его книгах можно найти что угодно, кроме гимнов макиавеллизму».
Профессор А. И. Уткин
Во-вторых, Черчилль чувствовал себя обязанным премьеру за возвращение в правительство. Несмотря на все разногласия, он сохранял верность по отношению к Чемберлену. И даже больше – когда позволяла ситуация, не скупился на похвалу.
«Вы знаете, я не всегда соглашался с мистером Чемберленом, хотя мы всегда оставались друзьями, – говорил он в одном из выступлений. – Мистер Чемберлен сделан из очень крепкого материала. И я могу вас заверить, что он так же упорно будет сражаться за победу, как он делал это, сражаясь за мир» [1041] .
Свою поддержку премьеру Черчилль выражал не только на публике, но и в приватных беседах. Во время одного из семейных обедов кто-то из его детей решил пошутить над никчемностью Чемберлена. Черчилль нахмурился и недовольным тоном произнес:
– Если ты собираешься делать оскорбительные заявления о моем шефе, тогда тебе лучше выйти из-за стола. Мы объединены общим и великим делом, и я не намерен терпеть подобное по отношению к премьер-министру [1042] .
Отношение Черчилля к главе правительства не было секретом не только для коллег, но и для самого Чемберлена. В одном из писем он отмечал:
«По отношению лично ко мне Уинстон проявляет полную лояльность, и я постоянно продолжаю слышать от других слова восхищения, которые он не перестает выражать по поводу премьер-министра» [1043] .
Черчилль выбрал другой путь наверх, более тяжелый, но, как показало дальнейшее развитие событий, более эффективный. Первый лорд Адмиралтейства просто добросовестно выполнял свое дело, демонстрируя все, на что способен. И это не осталось незамеченным. Пока некоторые политики выражали скептицизм в отношении более «ретивого» коллеги, британский народ избирал себе нового лидера. Черчилля все громче приветствовали во время киносеансов, когда его грузная фигура с тростью появлялась в кадрах кинохроники, и это было не единственным проявлением любви к нему.
«Черчилль вызывает намного больше симпатий, чем любой другой член кабинета, – писал в отчетах один из наблюдателей, сотрудник специальной организации, отслеживающей общественное мнение. – Только его имя и слышно в казармах» [1044] .