Читаем Черчилль: Частная жизнь полностью

Она не ошиблась. Выше уже говорилось об увлечении Черчилля лошадьми. Оружие также было не меньшей страстью молодого аристократа. Почти сразу же после поступления в Хэрроу Уинстон запишется в стрелковый кружок «Rifle Corps», основанный при школе в 1859 году. Однажды своей матери он признается:

— Что ни говори, но пистолет — это самая лучшая вещь на свете. [344]

И сегодня гордость черчиллевского музея, расположенного в ста метрах от лондонского Уайтхолла, составляют четыре личные вещи великого англичанина — три пистолета и одно ружье.

На просьбы своей матери Уинстон ответит по всем законам дипломатии, не забыв оставить себе место для маневра:

— Хорошо, я обещаю всенепременно бросить курить, но только на полгода. [345]

Трудно сказать, выполнил ли Черчилль свое обещание, — определенно известно только одно: спустя некоторое время он снова будет замечен за курением сигарет. После неудачной попытки с «пряником» Дженни решит действовать «кнутом». Она пригрозит своему сыну, сказав, что его привязанность к табаку вызывает раздражение у лорда Рандольфа. Последний, хотя и любил курить сигары до «жжения языка», [346] своему сыну строго советовал обратное:

— Если хочешь иметь честный взгляд, крепкие руки и стальные нервы — не кури. [347]

Зная реакцию отца, Уинстон сказал:

— Я больше не буду.

С матерью же он был более откровенен:

— Обещаю выкуривать не больше одной сигареты в день. [348]

В конечном итоге, как родители ни пытались отучить своего первенца от вредной привычки, Уинстон так и остался верен себе. После окончания королевской военной академии Сэндхерст Черчилль отправится бороться с повстанцами на Кубу. Спустя тридцать пять лет после этой поездки Уинстон вспоминал: первое, что он сделал, добравшись до гаванского «Gran Hotel Inglaterra», так это утолил жажду несколькими апельсинами и раскурил сигару. [349]

Черчиллю было достаточно сделать одну затяжку всемирно известных «гаван», чтобы понять: это — любовь навсегда.

Пройдет 50 лет, прежде чем Уинстон снова посетит Кубу. На этот раз ему будут оказаны всевозможные знаки внимания. На вопрос же одного из журналистов: «Сэр, почему вы предпочитаете курить именно сигары?» — мэтр мировой политики ответит лаконично:

— Просто я ими наслаждаюсь. Они великолепно поднимают мое настроение. [350]

Достигнув преклонного возраста, сэр Уинстон признается:

— Говорят, что сигары негативно влияют на взаимоотношения с женщинами. Это полная чушь! Старость влияет гораздо хуже. [351]

В отличие от большинства заядлых курильщиков, Черчилль считал, что дожил до своих лет только благодаря сигарам. Или, вернее, спичкам для их раскуривания. Во время одной из бомбежек во время Первой мировой войны Уинстон, вернувшись за коробкой спичек, чудом избежит гибели — снаряд попадет как раз в то место, где должен был находиться Черчилль.

Курение сигар не всегда приносило одно лишь спасение. Однажды Уинстон случайно уронит «гавану» в коробку спичками. В мгновение ока она вспыхнет, как рождественская елка, оставив у Черчилля легкий испуг и сильный ожог на левой руке. В другой раз Уинстон чудом не сожжет самолет, пытаясь потушить сигару в неположенном для этого месте.

Черчиллю всегда претили узкие рамки этикета, и сигары в этом отношении не стали исключением — сэр Уинстон разработал свой способ курения. Он никогда не пользовался традиционным каттером, обрезающим запечатанный конец сигары специальным образом. Вместо этого он размачивал кончик сигары в коньяке, виски или кофе, а иногда и просто смачивал его слюной. Затем Черчилль расковыривал нижний конец большой канадской спичкой и обертывал его коричневой гуммированной бумагой, чтобы тот не размок окончательно. Использовать гуммированную бумагу Уинстону порекомендовал один ювелир.

— Я стараюсь ее не применять на людях, чтобы не вызывать лишних вопросов, — признавался он Чарльзу Уилсону. [352]

Прежде чем зажечь сигару, Черчилль долго наслаждался вкусом табака и только потом позволял себе поднести к кончику сигары огонь. Докуривал «гаваны» он всегда до половины, считая последние аккорды сигарной симфонии слишком утомительными. Многим столь пренебрежительное обращение к древним сигарным традициям может показаться кощунством, но, как выразился Вилли Алверо, генеральный представитель компании «Habanos» в нашей стране, «…таким уж был Черчилль, самый изощренный афисионадо XX столетия». [353]

С годами Уинстон станет отдавать все больше предпочтения марке «Romeo y Julieta», ведущей свою родословную с 1875 года. Именно тогда, за двадцать лет до приезда Черчилля на Кубу, дон Иносенсио Альварез Родригез и дон Хозе Манин Гарсиа создадут собственную фирму по производству сигар — «Alvarez, Garcia & Co.», сразу же сделав ставку на престижность своей продукции. На их фабриках будут работать только лучшие торседоры, табак доставляться исключительно из самого плодородного района Кубы Вуэльта Абахо, а цена и упаковка постоянно напоминать покупателям об избранности и уникальности данного товара.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное