Из Канзас-Сити экспозиция отправится сначала в тур по США: Дейтройт, Нью-Йорк, Вашингтон, Провиденс, Даллас, Миннеполис и Лос-Анджелес, затем будет показана в Канаде: Торонто, Монреаль, Фредериктон и Ванкувер, в Австралии: Канберра, Сидней, Брисбан, Мельбурн, Гобарт, Аделаида и Перт, а также в Новой Зеландии: Данедин, Кристчерч, Веллингтон и Окланд.
Первая персональная выставка на родине художника состоится в 1959 году в лондонской Диплома-галерее. В экспозиции, проходившей под патронажем Королевской академии искусств, будет представлено 62 работы Уинстона. За всю историю Черчилль станет пятым академиком, который еще при жизни удостоится столь масштабной выставки. Сам Уинстон в день открытия находился на вилле Ля-Пауза и получал все новости от своей жены Клементины.
В день закрытия экспозиции ее посетило 141 000 человек. [529]
«Похоже, все глубоко поражены той яркостью, силой и самоуверенностью, которые исходят от этих картин, — заметит искусствовед Джон Лондон в „News Chronicle". — Даже некоторые современные художники признали, что дюжина работ могла бы смело соперничать с лучшими шедеврами импрессионистов». [530]
С ним соглашался и искусствовед Джон Расселл из «The Sunday Times»:
«Все без исключения картины выдержаны в необычной тональности с заразительной веселостью. Все выполнено с высоким профессионализмом. В одной из своих картин 1920-х годов сэр Уинстон смог справиться сразу с тремя вышеперечисленными трудностями. Больше же всего его любовь к жизни передают картины, сделанные на южном берегу Франции. Обратите внимание на работы, которые он создал в восьмидесятидвух— и восьмидесятитрехлетнем возрасте. Какая импульсивность и свободно парящий восторг над окружающим миром!» [531]
Почувствовав приятный вкус общественного признания, Черчилль стал менее категоричен в оценках собственных полотен. Трудно сказать, насколько они стали ему ближе, но факт остается фактом: начиная со второй половины 1950-х годов Уинстон уже не стеснялся дарить картины своим друзьям и близким. До поры до времени раздача собственных работ была необсуждаемым табу для британского политика. Однажды он признался своей тетке Лесли Леони:
— Мои картины слишком плохи, чтобы их продавать, и слишком дороги, чтобы просто дарить в другие руки. [532]