Хэлл не мог согласиться с позицией Советского Союза, не вызвав при этом криков возмущения в Соединенных Штатах, и в то же время он не мог поддержать польское правительство в изгнании, не подвергая риску Декларацию четырех, ради которой он и приехал в Москву. У него создалось впечатление, что, хотя разговор в Москве в отношении Польши ничего не дал, декларация будет означать, что «…у Польши все впереди».
Подошло время перейти к сходным событиям в близлежащей Чехословакии.
Правительство Чехословацкой Республики во главе с Бенешем тоже имело убежище в Лондоне. Страна, которой управляло это правительство, была разгромлена. Президент Бенеш и его соратники не вспоминали о Мюнхене, но они не забыли ни о нем, ни о том, что последовало за Мюнхенским соглашением.
У чехословацких лидеров не было причины хорошо думать о Польше. В тот трагический после Мюнхена год поляки, принявшие участие в разделении Чехословакии, вторглись на территорию страны и захватили Тешинскую Силезию. Но чехи пошли бы на примирение, поскольку это означало возвращение потерянных земель после изгнания с них немцев. Более того, президент Бенеш проявлял живой интерес к возможному послевоенному союзу между Польшей и Чехословакией.
Отношения с советским правительством были проще. В течение 1942 года Бенеш объяснял американским и другим дипломатам, что у его правительства меньше оснований опасаться коммунистов, чем у поляков, поскольку социальная и экономическая структура Чехословакии лучше сбалансирована и чехословацкий народ знает, что коммунизм является шагом назад, а не вперед. В начале 1943 года советское правительство неофициально заверило Бенеша, что хочет, чтобы после войны Чехословакия стала независимой страной с прежней территорией, и не собирается вмешиваться в ее внутренние дела. Казалось, это послужит основанием для соглашения, способного определить их сотрудничество в войне с Германией и в последующий период.
Имея подобные обещания, Бенеш в мае отправился в Вашингтон. Там он подробно изложил свои мысли президенту и Черчиллю (на конференции «Трайдент») и долго говорил с Хэллом и Уоллесом, посвятив их в далеко идущие планы в отношении послевоенной Европы; он с полной уверенностью говорил о хороших отношениях с Советским Союзом. Бенеш сообщил о договоренности со Сталиным о будущем Чехословакии и ее положении в Европе, о своем намерении заключить договор с Россией. У Бенеша создалось впечатление, хотя он так и не услышал от президента окончательного ответа, что Рузвельт и Государственный департамент были бы довольны, если бы все именно так и получилось.
А вот британское правительство встревожил этот проект. Вернувшись в Лондон, Бенеш объяснил Идену свои намерения, остановившись на том, почему, собственно, соглашение с русскими не просто оправдано, а крайне желательно, и привел следующие доводы: народ Чехословакии, все еще находящийся под жестоким господством Германии, нуждается в подобном заверении; документ послужит основой для подготовки трехстороннего соглашения между Польшей, Чехословакией и Советским Союзом против агрессии со стороны Германии и, возможно, предотвратит преступные замыслы Венгрии и Польши против Чехословакии в конце войны.
Во время трех встреч, имевших место 22, 24 и 30 июня, Идеи выразил свое несогласие по данному вопросу. Он повторил, что объяснил Молотову, когда тот был в 1942 году в Лондоне, что считает нежелательным, чтобы британское или советское правительства договаривались о послевоенных условиях с «младшими» союзниками, поскольку это может явиться причиной разногласий. Молотов согласился с ним. Кроме того, Идеи сообщил, что соглашение может выглядеть как вступление Чехословакии в советский лагерь, что повредит усилиям союзников в налаживании контактов между Польшей и Советским Союзом и вызовет напряжение в отношениях между польским и чехословацким правительствами. Те же самые цели, без какого-либо ущерба, уверял Идеи, могли бы лечь в основу совместной советско-чешской декларации. Однако Бенеш продолжал считать, что только договор будет отвечать необходимым требованиям.