Черчилль: в кругу друзей и врагов

Черчилль назовет Клемансо «одним из величайших людей мира»[96][97]. Чем же так поразил французский Тигр британского Бульдога? Невероятной жизненной энергией и фантастической работоспособностью? В определенной мере, да. Выдающаяся энергетика пожилого француза не смогла оставить Черчилля равнодушным. «Он выглядит даже моложе, чем я, – писал Черчилль из отеля Ritz своей супруге. – Его жизненный дух и энергия неукротимы. Мы вчера пятнадцать часов гоняли на автомобилях по ухабистым дорогам, объезжая фронт. Я выдохся вконец, а он продолжал сохранять бодрое расположение духа, и это в семьдесят шесть лет!»[98]. Своим восторгом перед выносливостью и энергией Клемансо Черчилль также поделится с читателями, упомянув, что сам он после целого дня напряженного и порой опасного путешествия был разбит, а сопровождавший его премьер-министр – свеж и пребывал в приподнятом настроении; казалось, что его «стальной каркас неуязвим для изнуряющего труда в любом виде и в любой форме»[99].

Несмотря на всю работоспособность Клемансо, которая действительно была колоссальна, вряд ли она стала единственным светлячком, привлекшим внимание Черчилля. Нет, его восхитило нечто иное. Обычно, когда речь заходит о симпатиях, то в собеседниках, друзьях и просто знакомых привлекают те качества, которые присущи нам самим либо обладание которыми представляется нам желательным. Черчилль был поражен Клемансо потому, что в этом пожилом господине он увидел самого себя, а также тот образ главы государства, к которому он всегда стремился. Неслучайно профессор Поль Элкон называет Черчилля «самым лучшим учеником Клемансо в англосаксонском мире»[100]. И очень показательно, что сегодня в Париже памятник Клемансо на Елисейских полях от памятника Черчиллю у моста, названного в честь российского императора Александра III, отделяет всего лишь небольшая улочка длиной триста метров – авеню Уинстона Черчилля.

Как это ни странно звучит, но двух государственных деятелей, несмотря на тридцатилетнюю разницу в возрасте и принадлежность разным странам, многое объединяло. Они оба уверенно себя чувствовали как на трибуне, так и за письменным столом. Они оба посвятили себя политике, но при этом активно увлекались живописью, и если Черчилль сам рисовал, то Клемансо был прекрасным знатоком и поклонником творчества Клода Моне. Их путь на вершину власти не был прямым и спокойным, они оба достигли кресла премьера в шестьдесят пять лет, оба отличались непримиримостью к врагам и выдающимися бойцовскими качествами, оба возглавляли страну в мирное время, но вошли в историю благодаря военному премьерству, оба отвечали за судьбы своих народов в мировых войнах и воевали против одно противника, оба поставили перед своими гражданами одну цель – победа любой ценой, победа несмотря ни на что, победа без каких-либо условий и оговорок. И когда читаешь в статье Черчилля следующие строки: «Его жизнь бурная от начала до конца, и борьба, вечная борьба без остановок и передышек»[101] или «Его меч ковался и закалялся во льду и пламени в течение полувека»[102], то с одинаковой уверенностью относишь их как к британскому, так и к французскому политику.

Судьбы и характеры двух государственных деятелей связывали и другие, менее явные, но от этого не менее прочные узы духовной, эмоциональной и ментальной близости. Однажды Клемансо сказал своему британскому другу: «У меня нет политической системы, и я оставил все политические принципы. Я человек, который справляется с событиями по мере их появления и в соответствии с тем, как я их вижу». Не часто Черчилль в столь откровенной форме и точной формулировке слышал из уст другого выражение собственных взглядов. «Клемансо совершенно прав», – прокомментирует он, добавив, что эти слова напомнили ему строки из письма главного героя романа Октава Фёйе (1821–1890) «Господин де Камор»: «Все принципы одинаково правильны и одинаково ложны в зависимости от обстоятельств»[103]. Обоим политикам всегда были чужды идеологии, теории и принципы, чужды не в смысле краеугольных камней мировоззрения, на которые приходится опираться, а в смысле сдерживающих факторов, ограничивающих свободу действий и мыслей; ограничивающих не только морально, но и ментально; сужающих кругозор, когда из господина человек превращается в раба идеи. Те самые эпизоды, про которые гениально написал Ф. М. Достоевский в «Бесах»: «Не вы съели идею, а вас съела идея».

Сохранившиеся в архиве Черчилля черновики статей о Клемансо показывают, что он очень внимательно, добросовестно и заботливо подходил к описанию образа французского политика. Он аккуратно подбирал слова, неоднократно переписывая отдельные фразы и целые абзацы. Видно, что эта личность была ему близка, и та тщательность, с которой он работал над эссе, лишний раз говорит о важности изложенных идей.

Рассмотрим более подробно, что именно собирался сообщить Черчилль читателям, обращаясь к личности защитника Французской Республики.