Сталин спросил Черчилля, надеется ли тот, что операция "Факел" удастся. Черчилль ответил утвердительно. Советский лидер заявил, что, хотя эта операция не связана прямо с Россией, "косвенно ее значение очень велико потому, что успех операции — это удар по странам "oси". Одновременно с осуществлением операций в Северной Африке будут предприняты бомбардировки Сицилии и Италии. Это, в свою очередь, заставит немцев оттянуть свои силы для защиты территорий на Западе. Более того, "чтобы держать Гитлера в состоянии напряжения в ожидании нападения на пролив, в августе будет проведен серьезный рейд на французское побережье. Этот рейд будет представлять собой разведку боем, в которой примут участие 8 тыс. человек и 50 танков…
В заключительной части беседы Черчилль напомнил Сталину, что предупреждал советское правительство о предстоящем нападении Германии весной 1941 года, когда сообщил о переброске немецких танковых дивизий с Балкан в Польшу. На это советский лидер ответил, что "мы никогда в этом не сомневались", но, что он, Сталин, "хотел получить еще шесть месяцев для подготовки к этому нападению".
Здесь Сталин явно соврал. Шесть месяцев отсрочки означали бы, что советский вождь ожидал немецкого нападения в разгар зимы 41-го года. Но это время было абсолютно неподходящее ни для германского нападения на СССР, ни для советского нападения на Германию. Однако Черчилль, естественно, опровергать Сталина не стал.
Следующую встречу, состоявшуюся 14 августа, Черчилль описал в письме Рузвельту 15 августа: "Все мы отправились в Кремль в 11 часов вечера и были приняты только Сталиным и Молотовым в присутствии переводчика. Затем начался весьма неприятный разговор. Сталин вручил мне прилагаемый документ. Мой ответ также прилагается. Когда документ был переведен на английский язык, я сказал, что отвечу на него в письменном виде и что, как он должен понимать, мы приняли решение о курсе, которому будем следовать, и что упреки напрасны. После этого мы спорили около двух часов, и он высказал много неприятных вещей, особенно относительно того, что мы слишком боимся сражаться с немцами, а если бы мы попытались сражаться так, как сражаются русские, то обнаружили бы, что получается не так уж плохо, что мы нарушили свое обещание относительно операции "Следжхэммер" (план ограниченной высадки в Бресте и Шербуре еще в 1942 году в случае критического положения на Восточном фронте. —
Однако, приняв приглашение, я сказал, что отбываю самолетом завтра, то есть 15-го утром на рассвете. Джо, казалось, был этим несколько озабочен и спросил, не могу ли я пробыть дольше. Я сказал, что, конечно, могу, если будет сделано что-нибудь полезное, и что я, во всяком случае, подожду еще один день. Затем я упрекнул его за то, что в его позиции не звучит товарищеских нот. Я приехал издалека, чтобы установить хорошие рабочие взаимоотношения. Мы сделали все возможное, чтобы помочь России, и будем продолжать делать это. В течение года мы были оставлены совершенно одни против Германии и Италии. Теперь, когда три великие державы являются союзниками, победа несомненна, но при условии, что мы не разойдемся, и т. д. Я до некоторой степени оживился в этом месте, и, еще до того, как был сделан перевод моего высказывания, он заметил, что ему нравится энергичный характер моих слов. После этого разговор продолжался в несколько менее напряженной атмосфере.