Чердак дядюшки Франсуа

Друзей волновало многое. Недовольство правлением Карла принимало всё бо́льшие размеры. Он был королём уже пять лет, и за это время всё сильнее проявлялось его желание быть самодержавным властителем, не считаясь с Хартией — документом, предоставлявшим некоторые, хотя и весьма ограниченные, права двум палатам. Хартию был вынужден дать французскому народу предшественник Карла — Людовик XVIII. Карл стремился укрепить права феодального дворянства и не хотел идти на уступки банкирам, крупным коммерсантам и торговцам, которые постепенно захватывали экономическую власть. Не находя опоры в председателе кабинета министров Мартиньяке, Карл в августе 1829 года призвал на его место отъявленного реакционера Полиньяка.[12] Вот почему, хотя со времени прихода Полиньяка к власти прошло несколько месяцев, его особа не переставала быть предметом споров, всевозможных противоречивых суждений и предсказаний.

Но в одном сходились друзья: назрела необходимость коренным образом изменить существующее политическое положение. Как это сделать? Жак и Клеран, не задумываясь, отвечали: Франции нужна Республика. Что касается Франсуа, он не мог чётко сформулировать свои пожелания.

— Ты, как всегда, кстати! — приветствовал Франсуа друга. — Я только успел сказать Клерану: «Это дело надо обсудить с Жаком!» — как ты в дверь! Да что-то ты невесёлый!

Жак с удовлетворением отметил, что на чердаке, кроме Клерана, гостей нет, значит, можно будет поговорить по душам.

— Что у вас за споры, случилось что-нибудь новое?

Жак уселся рядом с товарищами.

— Да, в общем, всё то же, — сказал Франсуа. — Нового как будто и нет. А мы вот с Клераном всё толкуем о Полиньяке… Неспроста наш достопочтенный король вызвал его из Англии, где тот преотлично себя чувствовал в роли посла. А теперь Карл сделал его председателем кабинета министров…

— И неизвестно, кто на кого будет влиять и что окажется хуже, — перебил его Клеран. — То ли Полиньяк приобретёт такую власть, что Карл окажется пешкой в его руках, то ли Карл, прикрываясь его именем, будет всё более урезывать наши права… Так что, пожалуй, мы ещё пожалеем о Мартиньяке, хоть и тот был не бог весть как хорош. Но ты, Жак, пришёл как раз кстати. Я хотел даже к тебе забежать, чтобы рассказать, какую книгу достал мне один приятель, наборщик. Это новая книга Фурье, и называется она «Новый промышленный и общественный мир». Хоть я и не разделяю теперь взглядов Фурье, должен сказать, что это стоящая книга. В ней…

— Постой, постой, ведь неспроста Жак зашёл сюда в неурочное время. Он, верно, спешит. Так о чём ты хотел поговорить, Жак?

— Я и в самом деле не зря сюда заглянул, — сказал Жак. — Хотел посоветоваться с Клераном. Я получил письмо от Анри… Надо как-то помочь… Вот я и подумал: ум хорошо, а два — лучше…

— А три ещё лучше, — сверкнув глазами и хитро улыбаясь, вставил Франсуа.

— Правильно! Вот, прочтите!

Жак передал друзьям письмо Анри, которое Клеран тут же прочёл вслух.

— Да, — раздумчиво произнёс он. — Анри надо помочь не советом, а делом… Вот что, я пошлю ему устав общества взаимопомощи парижских плотников. Общества давно в помине нет, а устав у меня сохранился.

— Но не забудь, что у лионских ткачей совсем особые условия, — сказал Жак, покачав головой. — Плотники имеют дело непосредственно с хозяином — хорошим или плохим. А в Лионе система другая.

— Там есть ещё мастерки, которые владеют станками.

— Да. Главный кровопийца, как и повсюду, конечно, — фабрикант. Но шёлкоткацкие станки чаще всего принадлежат мастеркам. Порой они и сами работают на станках вместе с рабочими. Но мастерок при этом ещё и собственник: он распределяет работу в мастерских и снабжает рабочих нужным инструментом. Есть ещё и посредники, или комиссионеры. Вот они-то по своему усмотрению устанавливают цены на сырьё. Таким образом они оказывают давление на фабрикантов. Те на мастерков, а мастерки обрушивают все тяготы на рабочих. Вот и получается, что трое высасывают кровь из лионских ткачей.

— Повторяю тебе, — с жаром сказал Клеран, — пусть пока что, не теряя времени, ткачи организуют взаимную помощь и вносят в кассу хотя бы по одному су каждый. А когда дело дойдёт до спора с хозяевами, а может быть, и до стачки, тут-то и пригодится касса и каждый внесённый франк.

— Ну что же, — сказал Жак, будто размышляя вслух, — это, во всяком случае, им не помешает. Давай мне твой устав!

— Только беда, у меня сохранился один-единственный экземпляр, да и тот порвался от старости. Надо бы его переписать, да для меня это сложная работа… А отдавать последний тоже боязно.

— За этим дело не станет. У моей Люсиль чудесный почерк, и она охотно перепишет.

При упоминании о Люсиль взгляд Жака на минуту затуманился. «Может быть, и хорошо: дать ей ещё одно поручение — переписать устав, отвлечь её любой ценой от нелепой затеи пойти на сцену».

— Не будем же откладывать. Зайдём ко мне сейчас за экземпляром!

— Ну что ж, пусть будет так! Рассыльный посидит вместо меня в кабинете, а я пройдусь с тобой до твоего дома. До свидания, Франсуа!