Чердак на Куин-стрит

Сев с ним рядом, я положила голову ему на плечо и прищурилась, чтобы затуманить зрение, в надежде увидеть то же, что и он. Он сжал мою руку в своей и положил наши руки на скамейку между нами.

– Думаю начать все сначала и превратить твой сад в классический романтический сад.

– Никогда не слышал о таком. Что это такое?

– Их еще называют экстравагантными лжецами.

Услышав в его голосе улыбку, я подняла голову, чтобы посмотреть на него.

– Тоже никогда о них не слышала. Почему их так называют?

Отец глубоко вздохнул, и я поняла: он в своей стихии, делится со мной своей любовью к садам. И тотчас ощутила эту связь с ним, которую когда-то считала безвозвратно разорванной.

– Итак, – начал он, – романтические сады стали популярны во время промышленной революции как своего рода кивок в сторону расширения прав и возможностей простого человека. Возвращаясь домой с работы на фабрике, он мечтал о совсем другой обстановке, хотел забыть унылые реалии своего рабочего дня. В них ни симметрии, ни плана, зато сюрприз за каждым углом. Иногда это небольшие виньетки, спрятанные в нишах, или извилистые тропинки, ведущие в никуда. Сады призваны перенести зрителя туда, где эмоции преобладают над разумом, они обращаются непосредственно к человеческой душе.

Откинувшись на спинку скамейки, я посмотрела на искусственный газон перед нами, натянутый над цистерной, на пластиковые цветы, необходимые для съемок фильма.

– И все это не мешает тебе видеть его?

Он медленно кивнул:

– До известной степени. Мне придется набросать его, но для меня это часть радости. Не всегда знаю, что будет дальше, но верю, что разберусь по ходу дела. Меняя что-то по мере необходимости. То, что я начинаю с плана, вовсе не означает, что я не могу отклониться от него, если мое сердце уведет меня в другом направлении.

Внезапно у меня перехватило горло, и я не сразу смогла заговорить:

– Даже не знаю, как ты это делаешь. Я вижу только полный разгром. Весь твой тяжелый труд пошел прахом. На твоем месте я бы просто вошла внутрь и забыла, что этот задний двор существует, прежде чем начинать все сначала.

Отец сжал мою руку:

– Конечно. Я бы тоже. Но потом ты зализываешь раны, встаешь и принимаешься за работу, потому что не в наших правилах жить, как ты выразилась, посреди разгрома. Мы знаем: как бы плохо ни выглядело все вокруг, мы всегда придумаем, как это исправить. – Я вновь положила голову ему на плечо, и он поцеловал меня в макушку. – Ты унаследовала это упрямство и от матери, и от меня, так что получила двойную дозу. И, по-моему, это хорошо. Мир полон людей, которые либо боятся потерпеть неудачу, либо в случае провала им страшно попробовать еще раз. Остальные люди такие, как мы, – слишком упрямы, чтобы сдаться.

Я сделала глубокий, судорожный вдох:

– Джек ушел.

– Знаю. Мы перекинулись с ним парой слов, когда он пришел на прощание поцеловать близнецов.

Представив этот разговор, я улыбнулась, уткнувшись носом в его рубашку:

– Спасибо, пап. Я рада, что ты прикрываешь меня.

– Конечно, а как иначе. Мы все это делаем. Хотел бы я знать, что у Джека на уме, но он мне не сказал. Я просто думаю… – Он умолк. – Не бери в голову. Не хочу соваться туда, где мне не место.

– Я исчерпала все варианты, папа, так что если хочешь вмешаться, давай, я не возражаю.

Он помедлил мгновение, и лишь потом заговорил:

– Как я уже сказал, мы с твоей мамой оба люди упрямые… или волевые, в зависимости от того, чья это точка зрения. – Он улыбнулся мне. – С тех пор как я встретил Джинни, у меня никогда не было иллюзий, что женщины – слабый пол. Некоторые мужчины – и Джек из их числа – ценят сильных женщин. Но иногда, когда задето их мужское эго, это сбивает их с ног и им начинает казаться, что они должны во что бы то ни стало самоутвердиться.

– Послушать тебя, так Джек похож на пещерного человека, ушедшего на поиски самого большого волосатого мамонта, чтобы притащить его домой на ужин.

Отец усмехнулся, его плечо зарокотало под моей щекой.

– Это почти то же самое. Не знаю, что у него на уме, но я ставлю на то, что он попытается доказать тебе свою значимость. Чтобы стать достойным тебя, если в этом есть некий смысл.

– Никакого. Но я хочу попытаться это понять, тем более что у меня просто нет выбора. Сейчас я зла на него за то, что он не сказал мне, что происходит. Но я отказываюсь сдаваться. У меня есть дети, моя карьера, подготовка к вечеринке подарков и сломанные старинные напольные часы в моей гостиной, и все это на моих женских плечах. Я не могу сидеть сложа руки, у меня просто нет на это времени.

– Именно. И он знает, что так и будет, потому что так поступают сильные женщины.

– Просто это так больно, – сказала я, не в силах скрыть слезы в голосе.

Он обнял меня за плечи, крепко прижал к себе и поцеловал в макушку.

– Я знаю, Орешек. Знаю.

Мы долго сидели, глядя на то, что осталось от сада, и оба представляли себе будущие возможности. В конце концов я села прямо и вытерла глаза чистой бумажной салфеткой, которую протянул мне отец.

– Чувствуешь себя лучше? – спросил он.

Я кивнула:

– Немного. Спасибо.

Улыбнувшись, он спросил: