Чердаклы

Он слышит вопрос: ты кто такой? Он оглядывается: кто произносит эти слова? Вокруг по-прежнему пусто. А-а, понятно, звуки идут оттуда – из ворот. Он хочет сказать: не знаю, но боится, что они могут не пропустить его, и отвечает: я малыш, я живой.

Здравствуй, Живой Малыш!..

Глава VI. 21 июня т.г

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … голова с металлическими зубами:

Подбирая нужные частоты, оператор способен менять даже эмоциональную жизнь человека, вызывая агрессию или апатию. Точно так же можно искусственно влиять на половую функцию человека. Можно контролировать не только сознание, но и подсознание. Человеку можно внушать даже мечты. И все это делается без информирования и согласия субъекта, в мозг которого имплантирован микрочип…

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …

Зиновий Давыдов

Вот, говорит Сенотрусов, проект федеральной программы чипизации. Народ должен понять, поддержать и принять. Нас включили. Будем обследовать, осваивать. Население должно высказаться. Такая вот задача. Убеждать! Если люди не захотят делать это добровольно, будут вводить обязательную вакцинацию. Главный санитарный врач страны требует делать прививки детям без малейшего исключения, вне зависимости от желания родителей, а отказ от прививок считать преступлением. Имплантация взрослым будет внедрена через страховую медицину. Мнение народа на самом деле никого не интересует, но аргументы нужны, и мы обязаны их искать. Они что, идиоты, говорит Давыдов и с ненавистью смотрит на своего шефа.

СЕНОТРУСОВ: Страна нуждается в здоровых людях! Ты этого не понимаешь? Кругом одни самокатчики! Люди, которые сто лет назад не дожили бы и до трех лет, сегодня выживают и рожают детей…

ДАВЫДОВ: Здравствуй, страна героев!..

СЕНОТРУСОВ: В древней Спарте дохляков сбрасывали со скал в море!

Зиновию не по себе. Кажется, что он выпал из какого-то утробного мешка, внезапно увидел этот мир и, поразившись уродливости деталей, от изумления забыл человеческую речь. Его окружают падальщики, ищущие добычу и готовые разорвать любого, кто им помешает.

ДАВЫДОВ: Всех некрасивых, страшных, грязных, без костюмов, без запонок – в Чегдомын! На поселение, устрицы, лядь, в рот не лезут…

СЕНОТРУСОВ: Я как человек пишущий… Ты читал, кстати, последний опус Захара Прилепина?

ДАВЫДОВ: Не читаю ничего. У меня от художественных слов живот болит.

Зиновий поднимается, намереваясь уходить. Но что-то в лице Сенотрусова кажется ему необычным – тот продолжает говорить, но смотрит куда-то на дверь, мимо Давыдова. Вдруг замолкает, хотя явно хочет еще что-то сказать, и так застывает с полуоткрытым ртом, уставившись в пустоту. Что он там видит? Он видит, как в кабинет входят двое детей – мальчик и девочка, очень странного вида. Оба лет шести, оба в белых халатах. У мальчика кудрявая голова с проплешинами. У девочки совершено ангельский вид – золотые локоны, розовато-смуглое личико, пухлые ярко-красные губы и огромные янтарные глаза. Дети в белых халатах приближаются к Сенотрусову, мальчик ставит на стул саквояж, открывает его и кивает девочке: приступайте! Девочка вынимает из саквояжа стетоскоп, скальпель, пачку горчичников, большой шприц с иглой. Снимите пиджак, дяденька, говорит она Сенотрусову, и рукава закатайте. Это вакцинация…

Мальчик поправляет ее строгим научным шепотом. Ой, – спохватывается девочка, – извините, дяденька, рукава не надо! Снимайте штаны.

Сенотрусов со страдальческим видом встает из-за стола, снимает пиджак, закатывает рукава, расстегивает ремень, опускает брюки, приспускает синие трусы и, придерживая их руками, неприлично выпячивает голый зад. Давыдов ошарашенно следит за неожиданным обнажением шефа, видит его неровно поросшие волосами бледные ягодицы, тут же отворачивается, произносит невнятное ругательство, выскакивает за дверь, направляется в туалет, где суетливо моет руки с мылом.

Федор Бабарыкин

Федя Бабарыкин рос удивительным ребенком. Не то чтобы у него рано стали проявляться какие-то способности. Нет, совсем наоборот – лет до четырех он вообще не разговаривал, из него не могли вытянуть ни одного слова, никакого такого младенческого лепета. Зато в четыре года он начал говорить сразу очень чисто, почти по-взрослому. И это всех изумило. Но еще больше всех изумило то, что одновременно с этим он начал читать. Хотя никто специально его этому не учил.