Я быстро взглянул на него — не издевается ли? Чтобы имперский обер-лейтенант, белая кость, профессиональный военный из касты профессиональных военных «стержневой нации», вот так бы вот запросто признал превосходство какого-то русского?.. Слон издох, мышка в камне утонула. Но нет, Рудольф на самом деле не издевался. Он на самом деле мне верил…
Запись была хорошая. Почти все у нас носили на шлемах специально закреплённые миниатюрные камеры. На этом настояла контрразведка, её научный отдел. Мол, засняв во всех подробностях атаку Тучи, мы сможем… и так далее и тому подобное. Обычный бред, ради которого людей так часто посылают на смерть.
— Вот здесь, Руслан, — сказал Мёхбау. — Смотри отсюда. Вот… Туча падает., накрывает твоих…
Ребят можно было опознать только по личным номерам да знакам различия — поляризационные забрала шлемов опущены, броня затянута вглухую.
— Обер-фельдфебель! Замедлить! — приказал батальонный.
Теперь можно было рассмотреть каждую тварь в отдельности. Они были все разные. Одинаковых попадалось совсем мало. И они не просто беспорядочно падали на нас. Они
У меня похолодело и зашлось сердце, когда я увидел, как твари, растопырив крылья, стремительно облепляют моих ребят. Все бестии, оказывается, имели высовывающиеся из-под панцирей присоски. И они не только старались прилипнуть к броне. Я увидел, как с невероятной скоростью выстреливают какие-то склизкие языки, сплетаются, соединяются, чуть ли не на глазах прорастают друг в друга кровеносные сосуды, раскрываются какие-то пузыри, похожие на системы внешнего пищеварения, как твари образуют сложную, но стройную
— Ещё медленнее, Вольфганг, — зазвенел голос Мёхбау.
Да, это была машина. Прекрасно сделанная, великолепно-сложная машина. Не знающая сбоев — так же, как почти не знает их единичная клетка нашего тела. Работающая очень быстро — наш удар смёл тварей с тел товарищей спустя секунду, не более — однако им хватило и этой секунды.
Да, это на самом деле «оружие первого удара». Невероятно сложное. Требующее колоссальной согласованности. В буквальном смысле живого компьютера, управляющего всеми маневрами. И ничего удивительного, что полки на Омеге-восемь не выдержали этого самого удара.
— Что думаешь, лейтенант? — К нам подходил Валленштейн. — Прошу господ офицеров оставаться на своих местах. Сейчас время неофициальное. — Он вновь повернулся ко мне, — Так что всё-таки думаешь?
Я сказал. Живая система, идеально сосчитанная. Но очень короткоживущая. В принципе, наверное, после раскрытия «маток» нам лучше всего было бы и вовсе отступить — через несколько часов все эти жуки-стрекозы посдыхали бы сами.
— Логично, — отрывисто сказал обер-лейтенант. — Хотел бы я, чтобы так оказалось на самом деле. Однако вот те ребята, что жгут леса на востоке, с тобой бы не согласились, Фатеев. Твари и не собираются умирать. Они впадают в спячку. Научники собирали их чуть ли не руками.
— Не может быть! — вырвалось у меня.
— Сомневаешься? Я тоже, — кивнул подполковник. — Пошёл бы, поговорил с ними, лейтенант, а? Потом проведёшь разъяснительную работу с личным составом. Главное ведь — не бояться врага, а для этого — его надо понимать.
Я не согласился бы с этим постулатом, но благоразумно решил оставить свои сомнения при себе.
— Здесь на базе биологического факультета развёрнут полевой НИЦ, — сообщил Валленштейн. — Изучают Тучу. Всё, что смогут. Там, конечно, допуски и секретность, но я подпишу запрос. Думаю, не откажут.
…Так и случилось. Разрешение мне дали. Именно под тем самым идиотским соусом, который предлагал наш обер-лейтенант. «Ознакомление с последними научными данными для демпфирования иррациональных страхов личного состава путём воспитательных бесед» — именно такой монстр военного канцеляризма значился в моём допуске, где красовались все необходимые неподделываемые голографические надпечатки поверх защищённых всеми мыслимыми методами подписей.