— Само собой, выяснилось, что ты не работаешь на интербригады, — Валленштейн вновь сел, но не через стол, а в кресло прямо напротив меня, словно желая подчеркнуть неофициальность разговора. — Охранка вечно пытается что-то накопать в частях, возглавляемых родовитой аристократией, — добавил он не без гордости. — На сей раз им не повезло. Ничего не нарыли. Куда им. Они очень долго пытались меня убедить, что ты — агент неведомого «истинного Сопротивления», которое якобы ставит задачу мирной трансформы Империи в какую-то аморфную «конфедерацию». Я не слишком поверил. Они не могли добыть никаких улик.
Я сидел, обливаясь потом.
— Сведения, что ты НЕ работаешь с интербригадами и особами типа Дарианы Дарк, пришли с самого верха. После этого сигуранца заметалась. Твой поступок на Сильвании они сочли было самым верным доказательством… если бы он не был так глуп.
— На Сильвании? — Я как можно естественнее поднял брови.
— Конечно. Когда ты спасал свою девушку. Прекрасная работа, Руслан, прими мои поздравления. После этого тобой занялись уже всерьёз. Не охранка. Я занялся. И моя собственная маленькая служба безопасности. Ты прекрасно справился с этой дурацкой штукой секуристов, полиграфом. Они полагаются на него, словно на Господа Бога. Но я всё равно не верил, что пленных на Сильвании освободили другие повстанцы. Я не сомневался, что это ты. Ясное дело, что настоящий агент должен спокойно смотреть, как расстреливают его собственную мать, и ничем не выдать себя. Ты поступил крайне непрофессионально, и это лишний раз убеждало меня, что ты — идейный борец, настоящий идейный борец, который вступил в армию с целью сделать карьеру, подняться наверх, а потом… не знаю. Убить Императора? Взорвать Генеральный штаб? Смысл твоей операции мне остаётся неясен. Ты никому не отправлял шифровок и донесений. Значит, думал я, его задача — стратегическая. По-настоящему глубокое внедрение, возможно — военная разведка, не садисты и палачи из гестапо, щеголяющие, как идиоты, в своих чёрных пальто, словно садомазохисты, а настоящая разведка. Стратегическое планирование. Разветвлённые операции по поддержанию стабильности Империи. Больше ничего на ум мне не приходило. Ты показал себя отличным солдатом, и я с охотой давал тебе повышения. Мне не пришлось раскаиваться. Из тебя получился хороший командир. Ты получил патент, и, собственно говоря, теперь ты мог бы подать рапорт о переводе в армейскую разведку. Это было бы понятно и оправданно. Сделай ты так, возможно, я бы принял меры… к пресечению твоей операции. Но ты отчего-то тянул. Моё любопытство разгоралось. Ты вывел людей из-под Тучи. Ты выбрался из лап Дарианы Дарк, а из милых ручек сей дамы ушли живыми считанные единицы. Можно было бы заподозрить, Что ты всё-таки с интербригадой, но нет. Мои источники раз за разом отвергали такую возможность. Я тоже не склонен рассматривать её сколько-нибудь всерьёз. — Он смотрел мне в глаза, серьёзно и скорбно. — Ты дрался как настоящий солдат, Руслан. Русские всегда дрались насмерть, когда их припирали к стене. И этого не понимали ни Сигизмунд, ни Карл Двенадцатый, ни Наполеон, ни Гитлер… Десятки людей «Танненберга» обязаны тебе жизнями. Я не знаю твоей цели, но вижу — она не в том, чтобы вовлечь парней, носящих Feldgrau, в какую-то ловушку. Тонкое взаимодействие, агенты влияния — вот, наверное, была твоя цель. Возможно, ты и твои сторонники хотели добиться больших прав для Нового Крыма, возможно, льгот и привилегий, вероятно — имперских субсидий… расширения автономии… не знаю. Дай знать уже не хочу, если честно. Прости меня за столь долгий монолог, однако он для нас жизненно необходим. — Валленштейн склонился вперёд, холодные серые глаза впивались в мои. — То, что я тут наговорил, уже вполне тянет на пожизненный Сваарг. С лишением звания, титула и состояния. Поэтому послушай внимательно, что я тебе предлагаю. — Оберст сделал паузу, выпил воды — всё-таки он сильно волновался, несмотря на всё своё прославленное хладнокровие. — Если начнётся развал Империи, если планеты сейчас станут объявлять о независимости… ты сам понимаешь, чем это грозит. Чужие пройдут сквозь нас железным катком и не оставят ничего живого. Как на Омеге-восемь.
— Господин оберет-лейтенант… — осторожно проговорил я.
— Да? — Он мгновенно взглянул на меня. — Ты что-то хочешь сказать, Руслан?
— Я не собираюсь ни в чём признаваться, господин оберст-лейтенант, — сказал я по возможности более холодно. — Но я тоже считаю, что в трудный час надо сохранить единство Империи. Мне нечего было бы возразить моему почтенному отцу. Я хотел бы услышать — вы ведь имеете для меня некое особое задание, я правильно понял?
— Правильно понял, Руслан, — помолчав, сказал Валленштейн. — Я… и ещё группа высших офицеров, выжившая в этой бойне. Моих единомышленников. Мы действительно хотим предложить тебе дело. Союз, если угодно.
— Я слушаю, господин оберст-лейтенант.