Череп на рукаве

Мы миновали целую вереницу рестораций, кухмистерских, пивных и закусочных. Повсюду – в окнах, возле входных дверей – торчали людские головы. Нас провожали пристальными, ненавидящими взглядами – признаться, я даже не ожидал такой сосредоточенной, концентрированной ненависти. Здесь, оказывается, память держалась крепче, чем я полагал когда-то, призывая на головы своих соплеменников громы и молнии, чтобы только встряхнуть их. Здесь, похоже, не требовалось никаких гроз. Сухой хворост только ждал искры.

…Нас встретили за поворотом. Не меньше трёх десятков решительно настроенных юнцов и примерно дюжина ещё более решительно настроенных девиц. Вооружённых всем, что попалось под руку, от бит для лапты до ломов, кувалд и кусков арматуры. Разумеется, и классических уличных «розочек» хватало, равно как и мотоциклетных цепей, нунчаков, тонф и прочих восточных хитростей. Они успели подготовиться, замотать лица белыми шарфами, платками, всем, что подвернулось. И на нас они бросились тоже сразу, со всех сторон, чтобы не дать проклятым «фрицам» опомниться и схватиться за оружие.

Если бы не моё непреходящее чувство тревоги, мы бы точно пропали. А так я успел скомандовать «Маски!» за пару секунд до того, как мы свернули за угол. И, увидав толпу, я без колебаний привёл в действие вторую газовую гранату. С секундной задержкой бросили источающие сомнительный аромат «сирени» жестянки и Сурендра с Джонамани. Кряк с перепугу выпалил в толпу резиновой болванкой из шотгана, но, конечно же, не попал.

Они не ожидали от нас столь быстрой реакции. Опыта борьбы с полицией и полицейскими газами у них не было никакого, и толпа просто разбежалась, осыпая нас отборными проклятиями.

Впрочем, убежали они недалеко. Со всех сторон в нас посыпались увесистые булыжники. Один едва не впечатался мне прямо в забрало, другой угодил Сурендре в плечо.

– Прекратить! – гаркнул я по-русски во всю мочь своих легких.

Куда там.

– Бей фашистов! – задорно донеслось из кустов пополам с заливистым кашлем – «сирень» делала своё дело.

Я стиснул зубы. Далька, моя бедная глупая честная Далька, прямая, как русский меч, не знающая компромиссов, лежала сейчас где-то там, позади, на траве, сбитая с ног моим собственным кулаком. Внутри у меня всё горело, и немалых трудов стоило оставаться спокойным внешне.

Этим юнцам не хватает октана? Сейчас вам будет октан. Да такой, что не обрадуетесь!

Щелчок – выдвинулся и заработал нашлемник. В оранжевом круге заплясали тени, фигуры размахивали руками, наугад швыряя камни в облако слезоточивого газа. Мы стояли внутри, и сейчас нам ничего не угрожало, однако…

Я быстро поднял шотган. Алая точка, обозначавшая конец линии прицеливания, легла на правое плечо самого ретивого из нападавших, ближе всех оказавшегося к облаку. Я нажал на спуск.

Парня швырнуло назад шагов на пять, он покатился кубарем. К чести его товарищей, они сразу же кинулись к упавшему, подхватили под руки; кто-то истошно завопил: «Убили, убили!», но склонившиеся над упавшим тотчас замахали руками – мол, всё в порядке, он жив.

По моей команде выстрелили и Сурендра с Джонамани. Раздвакряк в панике забыл перезарядить своё оружие.

…Больше до самого конца обхода нас никто не побеспокоил. Заведения «Бесильни» закрывались одно за другим, угрюмый и мрачный молодняк кучками тянулся прочь, в сторону спальных корпусов; а мы знай себе вышагивали вокруг да около, то и дело поглядывая на часы. Кряк со страху чуть не напустил в штаны; бедняга вдруг вообразил, что если б он застрелил кого-то из студентов, то неминуемо угодил бы на каторгу.

Когда мы вернулись в комендатуру, она уже гудела, как тот самый «растревоженный улей». Откуда-то взялось десятка три военных полицейских, не меньше двух дюжин срочно поднятых по тревоге офицеров и так далее. Мне пришлось немало потрудиться, убеждая всех, что ситуация под контролем.

– Обер-ефрейтор! Ты должен будешь вместе с нами свидетельствовать перед городской администрацией, – повернулся ко мне комендант.

Только этого мне и не хватало! Этих-то людей, из управы, я знал почти всех. И они почти все знали меня. Многие не раз бывали в нашем доме, многие – добрые знакомые отца, некоторые так и вовсе друзья семьи…

Тем не менее я щёлкнул каблуками и лихо, по-уставному, отрапортовал, что готов отправиться немедленно.

– Немедленно ты будешь писать рапорт о случившемся, обер-ефрейтор, – остановил меня комендант. – Твой патруль тоже. Мне нужно как можно больше свидетельских показаний, чтобы идти к голове. Ну, теперь-то я его прижучу! С таким-то материалом!.. – Он злорадно потёр руки.

Я стоял, совершенно закаменев. Перед глазами – падающая Далька. Закрытые глаза. Помертвевшее лицо. Оставалось только надеяться, что она на самом деле не успела наглотаться газа.

Продержали нас в комендатуре чуть ли не полночи. Со всех снимали показания. Меня заставили писать подробный рапорт. Составили два акта о списании «четырёх гранат газовых, полицейского образца, модель G-8, заполнение – газ кратковременного раздражающего действия…» и выполняли прочие «следственные действия».