Череп под кожей

Она знала, что он имеет в виду не только радикальную литературу. Такая несправедливость вывела ее из себя. Даже заговорив, она знала, что все это только каприз. Ему нужно было, чтобы его умаслили, развеселили, успокоили. Ссоры, которые он провоцировал все чаще, только расстраивали его и приводили в негодование, а ее изматывали. И она была сыта этим по горло.

– Послушай, ты оказался здесь не потому, что я тебя заставила. Ты сам хотел выбраться из Поттергейта. Ты же ненавидел учительскую работу. Помнишь? Мне тоже она надоела, признаю. Но я не уволилась бы, если бы ты не сделал первый шаг.

– Ты хочешь сказать, это я во всем виноват?

– Во всем? В чем – всем? Никто ни в чем не виноват. Мы оба поступили так, как хотели.

– Тогда на что ты жалуешься?

– Я просто устала из-за того, что меня заставляют чувствовать себя так, будто я какая-то обуза, хуже, чем жена, как будто ты держишь магазин из-за меня.

– Я держу его, точнее, мы его держим, потому что у нас нет выбора. Назад в школу Поттергейта нас не возьмут, даже если мы очень попросим.

А куда они могли попроситься? Не ему было рассказывать ей о безработице среди учителей, об урезании бюджета на образование, об отчаянных поисках работы, даже когда дело касалось лучших специалистов. Роума знала, что этот спор совершенно бесполезен и ее слова распалят его еще больше, однако сказала:

– Если решишься, Стелла порадуется. Подозреваю, именно этого она и ждала. Она сможет сказать: «Я же говорила», – и передать тебя, аккуратно связанного, как измученную жертву, на поруки дражайшему папочке во благо семейного бизнеса. Боже, должно быть, она молится, чтобы мы обанкротились! Удивительно, что она не шныряет у двери и не пересчитывает всех наших покупателей.

Она протестовала скорее с тоской, чем со злостью. В конце концов, об этом они уже спорили.

– Она знает, что я переживаю. Это же очевидно. Она и сама беспокоится. И у нее есть на это право. Половина денег, которые я сюда вложил, дала она.

Говорить об этом было совсем не обязательно. Как будто она не знала, сколько денег из щедрого денежного довольствия папочки Стелла великодушно передала им. С ее стороны это было благородством, или глупостью, или хитростью. Или и тем, и другим, и третьим одновременно. Потому что она не могла не знать, что Колин открывает дело в партнерстве с любовницей, она ведь не была настолько слепа. О, она это точно знала! Она не могла понять, что он нашел в Роуме – и в этом она была не одинока, – зато понимала, что к чему. И такова была ее месть – дать деньги на основание партнерского бизнеса, обреченного на провал из-за недостатка опыта, нехватки капитала и пустых иллюзий. Провал, который вернет его, понесшего наказание, туда, где он должен был находиться, на место, которое, если задуматься, он никогда не покидал. И что тогда останется для него, кроме бизнеса папочки – магазина в Килберне? Там дешевая мебель из фанеры продавалась в рассрочку покупателям, которые были слишком невежественны, чтобы заподозрить обман, или слишком горды, чтобы рыскать по уличным рынкам в поисках подержанной мебели из массива дуба. Вещи, которыми они заманивали клиентов: буфеты, ширмы, гарнитуры, – разваливались или разлетались на кусочки задолго до того, как их полностью оплачивали. Неужели именно этим Колин хотел заниматься всю жизнь? Ради этого он бросил работу учителя? Придумала ли Стелла все это сама или к этому приложил руку папочка? Деньги, которые она одолжила им… Разве не была эта сумма тщательно рассчитана, так чтобы ее хватило на открытие, но не на развитие? Стелла отличалась крутым нравом. У нее был проницательный ум, который великолепно сочетался с ее острыми накрашенными ногтями и детскими белыми зубками. В ее арсенале имелись и другие боевые средства – Джастин и Джоанна. Собственнический инстинкт и жадность подкреплялись материнством. Ведь она была матерью близнецов. И, видит Бог, она знала, как их использовать! Каждая детская болезнь, каждое выступление в школе, каждый визит к зубному врачу, каждый семейный праздник, каждое Рождество требовало его присутствия дома, как будто она хотела сказать: «Он может спать с тобой, прикидываться, что у него с тобой совместный магазин, воображать, будто он любит тебя и доверяет тебе, но он никогда не откажется от детей в угоду тебе. И он никогда не разведется со мной, чтобы жениться на тебе». Придя в ужас от собственных мыслей и того, что происходило с ними, она вскричала:

– Послушай, дорогой, давай не будем ссориться. Мы устали, здесь жарко, выдался ужасный день. В пятницу мы закроем дверь, забудем обо всем и отправимся на остров Корси. Три дня спокойствия, солнца, хорошего вина, первоклассной еды и моря. Остров небольшой – около трех миль на две с половиной, как говорит Кларисса, – но там удивительные места для прогулок. Мы сможем оторваться от остальных. Кларисса будет занята пьесой. Полагаю, Эмброузу Горринджу не будет до нас дела. Никаких кредиторов, никаких людей, только покой. И, Боже правый, не это ли мне нужно…