Черепаха Тарази

— Это же самое говорит ваш отец. А еще раньше клялся тот тип, который приставлен отгонять орла… Помолвленный с вами, — язвительно добавил Бессаз, переступая порог дома и сразу же вспоминая тот сладостный запах, который шел от ее красивого ушка. — Ну, ну, хватит дуться, — пробормотал он, ласково потянув ее за мочку уха…

V

Утром следующего дня Бессаз проснулся рано и, лежа в постели, обдумывал, как быть дальше. Одно ясно: отныне он целый день должен быть на холме, а если удастся, то и ночевать там.

Ему осточертела угрюмость старосты, который, вместо того чтобы помогать, наоборот, все запутывает. Странное чувство, которое испытал Бессаз, услышав его голос во время прогулки с Майрой по крышам, до сих пор мучил его, а ночью он даже стонал от дурных сновидений.

«Это он, сидя в вырубленном доме, за соляными стенами, учил отвечать на мои вопросы, и орел — божий посланник — его выдумка».

Все это еще больше запутало дело, а тут еще рассказ Майры о конюхе, исчезнувшем в день обвала.

«Может, она была неравнодушна к конюху и ходила, чтобы выяснить, не его ли приковали за какой-нибудь проступок?» — подумал Бессаз и решил, что, если пропавший без вести в день ливня и прикованный не одно и то же; лицо, ему придется заниматься сразу двумя делами, возможно взаимосвязанными.

Не долго ломая над этим голову, всю вину за путаницу Бессаз перело-, жил на старосту: после благополучного завершения следствия он напишет городским властям записку о его подозрительном поведении.

Чтобы подчеркнуть свою независимость, Бессаз сказал старосте о свое ем желании жить теперь на холме и сразу же, после завтрака, вышел из дома.

Жители соляных домов, эти никогда не знающие боли, гниения, распада в чистой среде, вредной для всяких вшей, клопов, червей и прочей мелкой твари, опять начали следить за каждым шагом Бессаза. И Бессаз узнал от них нечто очень важное, а именно: что староста уже успел сегодня, опередив его, побывать наверху. Видно, старик решил не подвергать Майру риску, а пойти самому — он ведь всегда сумеет выкрутиться, если Бессаз узнает о его тайном посещении Фарруха.

Подумав об этом, Бессаз тут даже переменил тактику: решил следить только за старостой, не отвлекаясь на другие мелочи. Кто знает, может, он и есть тот убийца за благородной маской, злой волей которого исчезают бесследно одни, другие умерщвляются, закованные в цепи.

На словах рассуждает о терпимости к мушрикам, а на деле жестоко расправляется с ними за малейшее непослушание? И не есть ли это одна из тех деревень, где человек, которому доверили и судить и рядить, устанавливает удобные для себя законы, по которым и казнит, и милует.

«А в том, что сам староста вызвал меня и поставил на холме охранника, в этом тоже есть уловка и желание получить личную выгоду», — заключил Бессаз.

Тревожный, мучающийся в догадках, поднялся Бессаз на холм и подошел к краю обрыва, чтобы посмотреть на прикованного. Несчастный висел в той же позе, что и вчера, и только дыра, куда всякий раз просовывал свой клюв прилетающий орел, кажется, стала еще больше…

Обозлившись, Бессаз направился к Фарруху — тот нервно суетился, бегая взад-вперед с палкой, и Бессаз заметил, что нога его привязана длинной веревкой, конец которой тянется с верхушки холма.

Когда Фаррух побежал на край обрыва, веревка туго натянулась, чтобы удержать его от падения и обрыва, — ведь под ногами было очень скользко от соли.

— Зачем вы себя привязали? Что за маскарад?

— Не сердитесь, прошу… — Фаррух подбежал к Бессазу и бросился к его ногам, пытаясь обхватить их в знак покорности.

Бессаз ловко отпрыгнул назад, но Фаррух все бормотал:

— Чтобы не упасть вниз… Чтобы дьявол не толкнул…

— Почему вы вчера не были привязаны?

— Вчера так совпало: вы пришли — и веревка лопнула. Я спрятал ее, чтобы не отвлекаться от дела.

Бессаз не знал, что ответить на это, ибо объяснения Фарруха казались убедительными, хотя конечно же что-то все-таки было подозрительным во всей этой истории…

И вдруг над холмом опять закружил орел, и, едва хищник, сложив крылья, ринулся к добыче, Фаррух с криком бросился на край обрыва, замахнулся палкой, но не попал и на сей раз.

Понабдюдав за их поединком, Бессаз догадался, что веревка на ноге Фарруха как раз таки и мешает ему сразить хищника. Фаррух побежал было, дико крича, веревка, раскручиваясь, поползла за ним, но у самого края, когда Фарух замахнулся, чтобы ударить орла, веревка натянулась до отказа и удержала его в двух шагах от обрыва — будто кто-то невидимый вдруг оттянул его назад, чтобы не смог достать птицу.

Фаррух виновато опустил голову и вернулся назад. А Бессаз, не в силах сдержать себя, схватил веревку да с такой силой потянул ее к себе, что бедный страж упал и поцарапал подбородок до крови.

— Вот, оказывается, что мешает вам исправно служить! — закричал Бессаз и потряс веревкой у его носа. — Кто привязал вас? И зачем?

— Бог свидетель — я сам, — Фаррух продолжал ползать у его ног.