Черепаха Тарази

Немец (звали его Гольдфингер) оказался худощавым человеком, у которого аристократическая утонченность верхней части лица соседствовала с мужицкой энергией подбородка. Удивленно подняв брови, Гольдфингер смотрел, как лошадь пощипывает траву. Одну руку он заложил за спину, а другой поглаживал ус.

— Кто вы? — спросил он, ужасно коверкая слова, но твердым тоном, что с лихвой искупало недостаток его произношения.

— Видите ли, — смутился Тарази, — я пробираюсь к дворцу эмира… и заблудился.

— Остерегайтесь, курфюрст ужасно не любит, когда чужие лошади поганят его сад, — заявил Голдфингер.

— Простите, неужели я в его имении? В таком случае я поверну обратно…

Тарази хотел было уже уходить, но немец, по тону которого было видно, что он не хочет так просто отпускать непрошеного гостя, сказал:

— Если вы сможете найти дорогу назад, то тайна вашей лошади останется между нами. Не то курфюрст будет страшно… — пробормотал Голдфингер, но фразу не закончил, а лишь совершенно некстати вверил загадочное словечко: Ауфбау…

— Но я вернусь по той тропинке, — растерянно пожал плечами Тарази. Гольдфингер не придал, кажется, никакого значения его словам, а только прикусил губу, как бы сожалея о чем-то.

— Кстати, не успеете вы сделать и двух шагов, как курфюрст увидит… Тут действительно из-за забора раздался зов, этакий игривый и сладкий: «Гольдфингер!» — как будто он шел от истомленного любовника.

Человек, чей голос был столь приятен, вскоре и сам показался на тропинке, и по тому, как Гольдфингер подпрыгнул и с готовностью отозвался: «Да, мой курфюрст!» — наш путешественник понял, что перед ним сам Ден-гиз-хан.

Это маленькое, низкорослое существо было олицетворением добродушия и приветливости, совсем не такой свирепый восточный монарх, с которыми Тарази приходилось много раз встречаться. Круглые красные глазки его забегали как солнечные блики по телу гостя, и не успел Тарази опомниться, как был удостоен высшей почести — поцелуя в лоб толстыми, мокрыми губами.

— О мой дорогой друг! — обнял Тарази Денгиз-хан, и легкая шапочка с султаном на его голове перекосилась набок.

Гольдфингер тут же поправил ему шапочку и, как бы ревнуя к гостю, решив умерить пыл эмира, сказал:

— Кажется, сегодня вы никому не назначали аудиенции?

— Это же мой самый лучший друг! — воскликнул Денгиз-хан и подпрыгнул сначала на одной, потом на другой ноге от восторга. — Он приходит ко мне, когда пожелает…

Тарази растерянно смотрел на государя, ведь он знал, что после такого горячего приема обязательно последует возмездие. Как всякий маленький монарх, Денгиз-хан станет действовать хитростью. И путешественник решил поэтому тут же признать свою вину, извиниться, что оказался непрошеным гостем во владениях Денгиз-хана.

— Видите ли, ваша светлость… — начал было Тарази оправдываться. — Я совсем не хотел беспокоить… Виной всему любопытство, которым страдает большинство путешественников…

— А как вы доехали, друг мой? — притворился, что не придал значения его словам, Денгиз-хан. Он взял Тарази под руку и отвел в глубину парка, доверительно наклонив голову в его сторону, словно готовился выслушать нечто очень приятное. — В прошлый раз вы обещали привезти мне личное послание Чингисхана… где бы он признал меня своим старшим братом…

— Да вы, верно… — угрюмо пробормотал Тарази, не зная, как извиниться перед Денгиз-ханом. — Я готов, ваша светлость, удовлетворить местный закон и заплатить штраф…

— Понимаю, понимаю, — закивал Денгиз-хан. — Сейчас моему младшему брату Чингисхану не до наших дел… пока он полностью не истребит ненавистное племя тангутов… и не сровняет с землей Пекин… Но время быстротечно, пусть он ухватится за мою теплую, нежную руку брата, которую я ему протянул. Иначе я могу обидеться, и в тот момент, когда он протянет свою руку, я спрячу свою за спину…

Гольдфингер, продолжавший, видимо, ревновать, закашлял над самым ухом Тарази, чтобы прервать их интимную беседу, за что тут же получил от Денгиз-хана работу.

— Друг мой Гольдфингер, — любезно молвил Денгиз-хан, — мне хочется дать нашему гостю краткую аудиенцию.

— Слушаюсь, — с мрачным видом поклонился Гольдфингер и сразу же ушел за забор, куда указывала стрелка.

— Гольдфингер — мой гость, — пояснил хан, — иногда он останавливается у меня месяц-другой, а потом следует дальше по своим торговым делам. Сделав паузу и беспокойно оглядываясь по сторонам, словно боясь, что их могут подслушать, Денгиз-хан вдруг спросил: — Скажите, а война уже близко?

— С кем? — не сразу понял Тарази.

Денгиз-хан сделал обижешгую мину и печально молвил: