Черепаший вальс

— В тихом омуте черти водятся, милая мамочка. Самые гнусные замыслы зреют в тишине и покое. Ты ведь и сама это знаешь, правда? Мы всегда не такие, какими кажемся.

Она наклонилась к водителю и попросила остановить.

— Думаю, дальше я дойду пешком. Проветрюсь немного, встряхнусь, как ты и хотела.

Анриетта бросила панический взгляд на счетчик. Ирис это заметила:

— Ты уж заплати, пожалуйста. У меня нет при себе денег. Увы и ах.

— Если б я знала, поехали бы на автобусе! — проворчала Анриетта.

— Не переоценивай свои силы… Ты же терпеть не можешь общественный транспорт.

— Да, там воняет носками и зеленым луком!

Ирис одарила ее своей знаменитой улыбкой. Улыбкой, которой нет дела до счетчиков и прочей повседневной суеты. В глазах ее мелькнула хитрая усмешка. Анриетта успокоилась. Ладно, она заплатит за такси, зато скоро будет вознаграждена сторицей. В последнее время она сильно поиздержалась, было немало непредвиденных расходов. Но если все пойдет так, как ей обещали, мерзкой секретутке не поздоровится. Небось уже сейчас перестала задирать нос.

А скоро и вовсе его повесит.

Дома, стоя в ванной перед зеркалом в длинной ночной рубашке, Анриетта Гробз размышляла. Если план А не даст результата, план Б, с Ирис, уже запущен. Так что день, несмотря на счетчик — девяносто пять евро без чаевых! — можно считать удачным.

Теперь ее голыми руками не возьмешь. С Марселем она допустила оплошность. Пустила все на самотек, решив, что ее жизнь установилась раз и навсегда. За что и поплатилась. Но усвоила урок: нельзя доверять иллюзии безопасности, надо все предвидеть, предупреждать заранее. В жизни домохозяйки действуют те же законы, что и на предприятии. Конкуренция повсюду, любой может вас растоптать! Она об этом забыла, и пробуждение было ужасным.

План А, план Б. Все на месте.

Она с нежностью взглянула на старый след от ожога. Маленький прямоугольник на ляжке, розовый и гладкий.

Подумать только, все началось именно с него! Мелкая бытовая травма вернула ее к жизни! Какая все-таки отличная мысль посетила ее тогда, в начале декабря, — самой уложить волосы в пучок! Она в очередной раз порадовалась за себя, поглаживая прямоугольник пальцем.

Она помнила все так ясно, словно это было вчера. В тот день она пошла в ванную за утюжком для волос. Сто лет им не пользовалась. Включила в розетку. Распустила длинные сухие лохмы, цеплявшиеся за расческу, как сено, разделила на равные пряди и стала терпеливо ждать, когда нагреется утюжок, чтобы выпрямить их и собрать на макушке в пучок. Приходилось учиться причесываться самой, без Динь-Динь, ее личной парикмахерши. В те благословенные времена, когда Марсель Гробз платил по счетам, Динь-Динь каждое утро забегала к ней, а потом шла на работу в салон. Анриетта прозвала ее Динь-Динь[57], потому что та своими ловкими пальцами творила чудеса, как фея. И потому, что вечно забывала, как ее зовут. И еще потому, что прозвище звучало ласково и возвышало неблагодарную девчонку в собственных глазах, а это позволяло уменьшить сумму чаевых.