Черепаший вальс

Жозефина снова подумала о Зоэ. Я сделаю как Лука. Вывернусь перед ней наизнанку, попрошу — поговори со мной, я не умею выразить мою любовь, но я люблю тебя так, что если ты утром меня не поцелуешь, я весь день не могу дышать, не помню, как меня зовут, еда кажется мне безвкусной, работа — бессмысленной, а все вокруг — бесцветным…

— Но у вас есть брат… Вы ему нужны…

Он посмотрел на нее так, словно не понимал, о ком речь. Нахмурился, задумавшись, потом вдруг спохватился и рассмеялся:

— Витторио!

— Да, Витторио… Вы его брат, вы единственный, к кому он может обратиться в трудную минуту!

— Забудьте Витторио!

— Лука, я не могу забыть Витторио. Он всегда стоял между нами.

— А я вам говорю, забудьте о нем!

Его голос стал властным и гневным. Она даже отпрянула, пораженная такой переменой.

— Но он был связан с нами, с нашей историей. Я не могу его забыть. Я переживала за него, потому что я вас…

— Вы меня любили… Так, Жозефина? Когда-то. Давно…

Она смущенно потупилась. Какая же это любовь, если она так быстро улетучилась…

— Жозефина… пожалуйста…

Она отвернулась. Не надо ее умолять. Это невыносимо…

Помолчали. Он вертел в руках пакетик сахара, разминал его в длинных пальцах, скручивал, разглаживал.

— Вы правы, Жозефина. Я обуза. Я как булыжник. Всех тащу на дно.

— Нет, Лука. Это не так.

— Именно так.

Их кофе остыл. Жозефина поморщилась.

— Хотите, возьму новый? Или еще что-нибудь? Апельсиновый сок? Стакан воды?

Она жестом остановила его. Довольно, Лука, довольно, умоляла она про себя. Я не хочу видеть, как вы унижаетесь и заискиваете.

Он повернулся к озеру. Заметил отряхивающуюся собаку, улыбнулся.

— В тот день все и началось… Верно? Когда я вас не выслушал…

Она не ответила и тоже стала смотреть на собаку. Хозяин бросил мячик в озеро, и пес ринулся за ним. Хозяин ждал, гордый своим искусством дрессировщика, гордый, что стоит ему щелкнуть пальцами, и животное исполнит приказ. Он огляделся, ища в глазах окружающих признания его власти.

— Знаете, что мы сделаем, Жозефина?

Он выпрямился с решительным видом.

— Я оставлю вам ключ от своей квартиры и…

— Нет! — вскричала Жозефина, ужаснувшись ответственности, которую он собирался на нее взвалить.

— Я оставлю вам ключ от своей квартиры, и, когда вы простите мое равнодушие и хамство, вы придете, и я буду ждать вас…

— Лука, не надо…

— Нет, надо. Я никогда так не делал. Это доказательство моей… эээ…

Жозефина ждала слова, которое чуть не вырвалось у него… Он его не произнес.

— Это доказательство моей привязанности…

Он встал, нашарил в кармане ключ, положил его рядом с остывшим кофе. Поцеловал Жозефину в волосы и сказал:

— До свидания, Жозефина.

Она смотрела ему вслед. Взяла ключ. Он был еще теплым. Сжала его в ладони — ненужное доказательство умершей любви.

Зоэ разговаривать не захотела.

Жозефина дождалась, когда дочь вернется из школы. Сказала ей: «Детка, нам нужно объясниться. Я готова выслушать все. Если ты что-то сделала не так и раскаиваешься или стыдишься, скажи мне, я не рассержусь, потому что люблю тебя больше всего на свете».

Зоэ поставила ранец в прихожей. Сняла пальто. Зашла на кухню. Помыла руки. Взяла полотенце. Вытерла руки. Отрезала три куска хлеба. Намазала маслом. Убрала масло в холодильник. Нож — в посудомоечную машину. Отломила два квадратика черного шоколада с миндалем. Сложила все на тарелку. Вернулась за ранцем в прихожую и, не слушая Жозефину, повторявшую: «Нужно поговорить, Зоэ, так больше не может продолжаться», закрыла дверь комнаты и не выходила до ужина.

Жозефина разогрела цыпленка по-баскски. Специально приготовила: Зоэ любила цыпленка по-баскски.

Они поужинали вдвоем, в полном молчании. У Жозефины стоял комок в горле. Зоэ подбирала соус, ни разу не взглянув на мать. Дождь стучал в окна кухни, стекал по ним крупными каплями. Когда капли большие, тяжелые, они долго остаются на стекле и их можно сосчитать.

— Ну что я тебе сделала? — закричала Жозефина: у нее не оставалось ни сил, ни слов, ни аргументов.

— Ты сама прекрасно знаешь, — невозмутимо ответила Зоэ.

Она собрала свою тарелку, стакан и приборы. Сложила в посудомоечную машину. Протерла губкой стол — только там, где сидела сама, стараясь не задеть ни одной маминой крошки, сложила свою салфетку, вымыла руки и вышла из кухни. Жозефина вскочила со стула и кинулась за ней. Зоэ закрыла дверь комнаты. Ключ два раза повернулся в замке.

— Я тебе не служанка! — закричала Жозефина. — Хоть бы спасибо сказала!

Зоэ открыла дверь и произнесла:

— Спасибо. Цыпленок был очень вкусный.

И захлопнула дверь перед онемевшей матерью.

Жозефина вернулась на кухню. Села перед своей нетронутой тарелкой. Посмотрела на холодного цыпленка, застывшего в соусе. На сморщенные помидоры и пожухший перец.

Она долго ждала за столом, уронив голову на руки.