Черепаший вальс

— Они его не знали, да оно и к лучшему. Когда они спрашивают, где папа и чем занимается, я говорю, что он путешественник, исследует Южный полюс, Северный полюс, Анды с Кордильерами, придумываю всякие истории про орлов, пингвинов и белых медведей. Если он когда-нибудь, не приведи господи, объявится, пусть приходит в шлеме и при бороде!

Пошел дождь, Жозефина включила дворники, провела рукой по стеклу.

— Знаете, мадам Кортес, я хочу сказать вам спасибо. Настоящее спасибо, от всего сердца. Меня так тронуло то, что вы для меня сделали… Просто до слез.

Она поправила выбившуюся из-под платка прядь.

— Не говорите соседям по дому, что это вы за все заплатили, ладно?

— Не скажу, но в любом случае вам незачем перед ними оправдываться!

— Просто помяните к слову на следующем собрании жильцов, что я выиграла в лотерею. Это их не удивит. В лотерею всегда выигрывают бедные, богатые не имеют на это права!

Они проезжали супермаркет «Интермарше», куда Жозефина ходила за покупками, когда жила в Курбевуа. Ифигения спросила, нельзя ли тут остановиться: ей нужен «Туалетный утенок» и новая швабра. В результате они подошли к кассе с полными тележками. Кассирша спросила, есть ли у них дисконтная карта. Жозефина достала карту, а заодно и оплатила покупки Ифигении. Та густо покраснела:

— Ах, нет! Хватит, мадам Кортес! Мы поссоримся!

— Так у меня будет больше баллов!

— Держу пари, вы ни разу не использовали ваши баллы!

— Ни разу, — призналась Жозефина.

— В следующий раз я пойду с вами, и вы их потратите! Сэкономите.

— Ага! — лукаво сказала Жозефина. — Значит, будет следующий раз! Не так уж вы и рассердились!

— Рассердилась! Но я отходчивая…

Под проливным дождем они добежали до машины, стараясь по пути не растерять покупки.

Жозефина высадила Ифигению перед домом и поехала ставить машину в подземный гараж, моля небеса оградить ее от неприятных встреч. С тех пор, как на нее напали, она боялась парковок.

Жинетт варила утренний кофе, когда в дверь постучали. Она заколебалась: прервать процесс и бежать открывать? Постояв секунду с туркой в руке, она решила, что процесс важнее таинственного гостя. Если кофе будет испорчен, у Рене на весь день испортится настроение. Из него слова не вытянешь, пока он не выпьет две чашки и не сжует три бутерброда из свежайшего хлеба, который сын булочника клал им на порог по дороге в школу. Жинетт за это давала ему монетку.

— А ты знаешь, — бранился Рене, — сколько стоил батон, когда мы здесь поселились, в семидесятом году? Один франк. А сейчас евро десять! Да еще комиссионные пацану… Мы едим самый дорогой хлеб в мире!

В те дни, когда мальчик не ходил в школу, она надевала пальто прямо на ночную рубашку и спускалась в булочную, выстаивала очередь. Ведь Рене — ее мужчина. Ее любимый и желанный мужчина. Они встретились, когда ей было двадцать. Она была на подпевке у Патрисии Карли[77], он монтировал декорации. Плечистый и стройный, лысый, как бильярдный шар, он был немногословен, но глаза его рассказывали илиады и одиссеи. Всегда готов и подраться, и посмеяться, безмятежен, как все люди, с рождения знающие, чего хотят и кем станут; в один прекрасный вечер он ухватил ее за талию и с тех пор не отпускал. Тридцать лет совместной жизни — но она и теперь трепетала в его объятиях. Рене, счастье ее ненаглядное! Лежа он умел дарить наслаждение, а стоя вызывал невольное уважение. Нежный и предупредительный, суровый и немногословный — именно такой, как ей нравилось. Больше тридцати лет они жили в квартирке над складом, которую им щедро предоставил Марсель в тот самый день, когда нанял Рене на работу в качестве «ну мы потом посмотрим, как будет называться ваша должность…». Сказано — сделано: они больше не обсуждали этот вопрос, но Марсель регулярно поднимал зарплату в зависимости от роста квартплаты, налогов и цен на свежий хлеб. Так и детей вырастили: Джонни, Эдди и Сильви. Как только дети встали на ноги, Марсель вовлек в работу на складе и Жинетт. Она отвечала за прием и отгрузку товара. И время летело год за годом, так что Жинетт не успевала оглянуться.

В дверь снова постучали.

— Одну минуточку! — закричала она, не сводя глаз с коричневой шапки над туркой.

— Не спеши! Это всего лишь я! — ответил голос Марселя.

Марсель? Что его принесло в такую рань?

— Что случилось? Ты забыл ключи от кабинета?

— Мне надо с тобой поговорить!

— Иду-иду, — повторила Жинетт, — буквально секундочку!

Она выключила плиту, сняла турку, взяла полотенце и вытерла руки.

— Предупреждаю, я еще в халате! — объявила она, прежде чем открыть.

— Мне наплевать! Хоть в стрингах, какая разница!

Жинетт открыла, и вошел Марсель с Младшим на пузе.

— Вот уж визит так визит! Два Гробза на пороге! — воскликнула Жинетт, приглашая Марселя войти.

— Ой, Жинетт, беда какая, — забубнил Марсель, — такой у нас ужас! Накрыло нас по полной! Что делать, ума не приложу…

— Может, начнешь с начала? А то я ничего не понимаю!

Марсель сел, вытащил Младшего из «кенгуру», посадил на колени и, отломив кусочек хлеба, сунул малышу в рот.

— Давай, сынок, поработай зубками, а я пока поговорю с Жинетт…