Его проняла дрожь. Он стоял, обеими руками придерживая готовое выскочить из груди сердце, а череп был высоко, чуть не вровень с его лицом. Зубы скалились, и властно и без усилия пустые глазницы удерживали его взгляд. Да что же это такое?
Череп смотрел на Дона с таким видом, будто знал ответы на все вопросы, только не хотел сказать. Тошный страх и бешенство накатили на Дона. Он ударил эту пакость и она качнулась, вернулась на место, как игрушка, и не переставала ухмыляться ему в лицо. И он ударил еще, еще и заплакал от омерзения.
Потом он сосал разбитые кулаки, смотрел на голую палку, а череп, расколотый надвое, ухмылялся теперь уже огромной ухмылкой.
«Гиббо — Гиб-бо,— послышался голос, исходящий от черепа,— я — дух покойного художника Гиб-бо... Хочешь, я расскажу тебе премилую историю, Донателло? Пожалуйста, выслушай меня, с тех пор, как я отлетел на эту Мертвую Землю, я ни с кем не мог поговорить... А только я знаю много чудесных историй, столько картин вижу... Послушай меня, Донателло, послушай...»
— Я знаю твою историю! — закричал Донателло,— ее рассказывал нам с друзьями голос того, кто прислал нас на эту проклятую землю! Ты — Гиббо, тот самый негодяй, который не пожалел спалить свою собственную дочь и поделом теперь за это расплачиваешься! Не желаю слушать тебя! — он схватился за рукоятку меча, но вдруг увидел, что весь берег усыпан черепами разной формы, цвета и величины. Отовсюду, со всех сторон доносились голоса, вздохи, стоны...
«Ну, точно, я попал в ад!» — подумал Донателло и остановился.
Вокруг него мельтешили, копошились какие-то насекомые, ящерицы, хамелеоны. И все это шептало, все говорило, стонало.
— Будь проклята, будь проклята трижды моя прошлая жизнь! — ворчал огромный синеватый череп,— много мне принесли мои сокровища, я был хозяином огромного предприятия и прибыл сюда с далекой северной планеты, где туман и холод! Сколько живых существ я поубивал своими побоями и насилием, сколько их жен, дочерей и сестер я купил! И вот! Теперь я обращен в голый череп, а душа моя вселилась в паука-вампира, который питается кровью живых душ, попадающих на эту Мертвую Землю. Лучше бы убил меня кто!
— А мы были лучше, лучше, чем есть! — кричали хором два или три розовых маленьких черепа, открывая и закрывая зубастые рты,— но у нас не осталось детей... Мы сами не захотели их иметь. Мы захотели иметь все, кроме детей. Ах, если бы у нас были потомки, мы бы заботились о них, кормили бы их и поили,— и черепа снова с лязгом захлопали, заскрежетали зубами.
— А я всегда стремился сюда! — донесся чей-то гнусавый голос.
— А я хоть ни думал ни о чем, но причинял невольно зло!
— Взгляни на меня!
— Нет, на меня!
— Посмотри на меня! Донателло!
— Выслушай мой рассказ!
Посмотри, как я красива! — лязгали зубами десятки черепов, усеявших мертвый берег.
— Ты умрешь от неведения, жажды и голода! зашептал желтый череп,— сломай один из моих зубов, там таится чистая, прозрачная как кристалл, что светится на лбу Будды, как лед, холодная вода...
— Не стану пить мертвечину! — не удержался Донателло и сжал рукоятку меча.
— Выпей! Выпей! И ты найдешь кристалл Будды! Он поможет тебе! Донателло! Ты обретешь силу! Ты поможешь друзьям! Взгляни! Взгляни в мои глаза, Донателло! Взгляни! Я тебе не сделаю зла. Взгляни! От них нельзя оторваться. Таковы были они тогда, когда я была женщиной. Я любила песни и пляски, наряды, золото и самоцветы. И я имела их. И вот теперь от меня живые бегут, я страшнейший череп, и душа моя должна искать человеческой крови для царицы пауков Айхивор, кровожадной и бледной повелительницы. Нет крови в сердце паучихи Айхивори: бледная, как покойница, посиневшая, она требует все новых и новых живых душ. И твои друзья, Донателло, принесутся ей в жертву. Они уже спрятаны в огромный кокон и подвешены рядом с ужасной паучихой. Румянец зла, как зарево пожара, вспыхнет вскоре на бледных ее щеках. И страсть омрачит ей рассудок. Эта гнуснейшая пожирательница живых душ — Космический вампир. Но я могу помочь тебе, Донателло! Вырви зуб из моей челюсти и испей воды! Ты найдешь кристалл Будды! Этот кристалл принесет всем нам освобождение! И тебе! И твоим друзьям! Смелей! Будь смелей, Донателло! — гнусавил череп.
Шепот, стон и плач, сопровождаемый лязгом, треском, чавканьем, заполнили берег.
— О Будда! К чему я питался мясом животных. Зачем я их убивал, чтобы жить? Зачем?
— А я?
— И я тоже! О Будда!
— О Великий Милосердный Будда!
— Спаси нас!
Преодолевая тошноту и отвращение, Донателло одним ударом меча выбил почерневший зуб из пасти черепа.
Немыслимый поток света, воздуха и влаги хлынул ему прямо в лицо. Донателло не успевал делать глотки, как вдруг чей-то ласковый голос пропел ему совсем рядом:
— Жемчужины слез
Окропили атласное платье.
Юноша знатный
Злом за доброе мое платит.
Видно, не зря
Сестрица увещевала:
«Слишком доверчивой
Девушке быть не пристало...
Но лишь о нем
Думы мои девичьи
Как непростительно
Это его безразличье!