Черепашки-ниндзя и Чародей Зеленого Острова

Потом все заволокло пламенем — и фигуру ста­рика, и его голос. И вдруг с жутким треском, за­ставившим всех содрогнуться, лопнула бамбуко­вая пика. Старец Сан лишился своего грозного оружия, то теперь, это не имело значения: его спасти было уже невозможно...

Когда огонь все же удалось залить водой — а во­ды для этого потребовалось много, и приносить ее из лесного озера было не так-то быстро и легко,— черепахи увидели тело, черное, как обгорелая резиновая кукла.

Донателло потрясло тогда не столько само проис­шествие, сколько вид самого этого обуглившегося тела. Мертвый Сан был удивительно похож на Великого Будду... Все черепахи заметили это и со­дрогнулись, впервые ощутив всю глубину пропове­дуемого Саном учения.

Они второй раз тогда, у истлевшего костра, на углях, на тех, на которых сгорел Сан, поклялись, держась за руки, остаться на этой земле до тех пор, пока хотя бы один человек, одно живое существо, вылупившееся из черепашьей плазмы, захочет про­должать историю этой планеты, наполняя ее новой жизнью.

—     Мне так хочется,— сказал тогда Донателло, чтобы для всех тех, кто сейчас готовится покинуть эту землю и для тех, кто еще не родился, а будет жить потом, чтобы мы, черепахи, явились символом свободы...

—     Спасения душ...,— добавил Лео.

—    Да, свободы спасения душ! — воскликнул Дон.— Друзья, вы согласны?

Микки кивнул.

Раф улыбнулся и сказал:

—    Что ж, спасение душ — дело для нас привыч­ное, ибо мы и наши предки с незапамятных времен были духовными отцами местных жителей. Все произошло из наших коконов. И крепко сомкнув зеленое кольцо лап, черепахи запели:

— Эй! Черепахи!

Эй! Не робей!

Вперед! Черепахи!

Вперед!

Эге-гей!

Донателло сейчас снова спел ее в полной тишине. Он уже не помнил, сколько он просидел на берегу моря, глядя, как зачарованный в звездное небо, где плавали разноцветные мячи планет. Вдруг раздал­ся рев, напоминающий громкий вой бури. Прислу­шавшись, Дон уловил мелодию, рождавшуюся из пронзительных звуков, похожих на человеческие голоса, и глухих ударов барабанов.

Он сосредоточил все свое внимание на мелодии и заметил, что биение его сердца совпадает с уда­рами барабана и с ритмом музыки.

Дон поднялся — звуки оборвались. Попытался прислушаться к биению сердца, но ничего не услы­шал. Присел, подумав, что звуки связаны с его по­зой, но не услышал ни звука — даже ударов соб­ственного сердца.

Донателло решил, что пора уйти с берега и под­нялся, но в этот момент земля дрогнула у него под ногами! Он потерял равновесие и упал навзничь, попробовал ухватиться за камень или траву, но земля уходила из-под него.

Все-таки он ухитрился подняться, какое-то мгно­вение простоял на ногах и снова свалился. Земля под ним, словно плот, соскальзывала в воду! Он замер, охваченный нескончаемым, всепоглощаю­щим ужасом. Он плыл по воде на клочке земли, по­хожем на замшелое бревно. Насколько он мог сориентироваться, течение уносило его на восток. Вода плескалась и бурлила вокруг, очень холод­ная, удивительно густая на ощупь и как бы живая. Берегов не было видно.

Он с трудом собрал воедино свои мысли и ощу­щения.

Плыл он, как ему показалось, несколько часов, когда его плот вдруг резко повернул под прямым углом налево, и тут же с силой обо что-то ударился.

Донателло швырнуло вперед, он зажмурил глаза, упал на землю и почувствовал острую боль в коле­нях и локтях.

Через секунду он открыл глаза.

Он лежал на твердой земле: по-видимому, его плот врезался в берег.

Дон сидел и оглядывался по сторонам.

Вода отступала! Она двигалась, как во время от­лива, и вскоре совсем исчезла.

Он долго сидел неподвижно, пытаясь собраться с мыслями.

Все тело у него ныло, в горле нестерпимо жгло. Кроме того, при падении он прикусил себе губу.

Дон поднялся. На ветру его тут же охватил озноб. Одежда промокла насквозь, зубы выбивали дробь, руки и ноги дрожали так сильно, что при шлось снова лечь. Капли пота попали в глаза и жгли их так нестерпимо, что он застонал от боли.

Немного погодя, он взял себя в руки и снова под­нялся. Несмотря на темноту, все вокруг было от­лично видно. Дон сделал несколько шагов, как вдруг до него отчетливо донеслись человеческие голоса. Казалось, где-то громко разговаривали.

Дон пошел на звук, но не прошел и пятидесяти шагов, как вынужден был остановиться — дальше пути не было. Он попал в какой-то загон, огорожен­ный со всех сторон огромными валунами. За пер­вым рядом валунов виднелся еще один, потом еще и еще, они постепенно переходили в крутые утесы. Откуда-то доносилась музыка — тягучий, монотон­ный, завораживающий поток звуков. Кто-то пел:

— Все ненадежно на свете,

Чувство — всего ненадежней.

Быстро как цвет опадает

В сумерки и в дождик.

Словно в слезах, никнут ветви.

Утром их высушит ветер.

Все то, о чем горюю,

Выразить жажду невольно.

Но, опершись на перила,

Лишь про себя говорю я:

«Больно! Больно! Больно!

 Как далеки друг от друга,

Непостоянны как люди!..

Словно я на качелях —

Перед глазами все кругом.

Ночь на исходе. Звук рога

Кровь леденит и студит.

Страшно мне — вдруг кто увидит

 Слезы скорее глотаю

И притворяюсь веселой —

Ни на кого не в обиде...