Через бури

«Оказывается, — писал он Косте, — вечером был арестован Александр Яковлевич Шефер, этот безупречный инженер, энтузиаст индустриализации и боец трудового фронта грозящей войны. Он никогда ни в чем не был замешан, не состоял в партии и не высказывал своего мнения ни по поводу уродства коллективизации, ни по поводу взглядов оппозиционеров. Он как провалится в бездну. В ГПУ, куда на протяжении нескольких лет обращались родственники, сообщали, что среди заключенных такой не числится.

Грозная «тройка», даже без допроса обвиняемого и суда над ним с привлечением защиты, присудила его к высшей мере — десяти годам лишения свободы без права переписки. Это означало расстрел. Даже эти горькие сведения несчастной Валентине Всеволодовне удалось получить как-то со стороны.

Родители мои успели переехать в купленную дачу. Инна могла приютить осиротевшую семью в освободившейся комнате.

Утром в электричке я только и слышал о злодейском убийстве, и о том, что «враги народа поднимают голову». В наркомате была полная растерянность.

С Точинским пришлось объясняться самому.

Говорят, что к начальству никогда нельзя обращаться с двумя просьбами. Я нарушил эту чиновничью заповедь.

Инна должна вскоре родить, и я устроил ее в родильный дом имени Крупской, один из лучших в Москве. Точинскому я сказал:

— Как вы знаете, инженер должен всегда расти. И если я от главного механика металлургического завода вырос с вашей помощью до заместителя главного механика всей металлургии, то именно с вашей помощью я могу теперь перейти на самостоятельную работу главного инженера или технорука опытного завода ВЭИ, с которым творчески связан.

Точинский подпер щеку рукой и с укором сказал:

— Покидать нас хотите? Не ожидал. Может, жалование прибавить?

— Heт, лучше выполните еще одну мою просьбу.

— Ну, что еще может быть хуже? — и Точинский положил оба кулака на стол. — Валите уж оптом.

— Я жду ребенка. Его нужно отвезти под Москву, в Подлипки. Начинать с просьбы на новом месте работы считаю неудобным, а у вас, может быть, заслужил такую любезность.

Точинский зажмурил глаза и рассказал притчу:

— В истории есть легенда, будто бы царь Соломон, выслушав двух женщин, считавших каждая себя матерью одного ребенка, вынес соломоново решение. Спросил, какая из женщин согласится, чтобы он разрубил ребенка пополам и каждой дал по половине. И когда одна женщина, поджав губы, согласилась, а другая зарыдала, отказавшись от ребенка, он отдал ей дитя со словами: «Настоящая мать согласится на воспитание ребенка у другой женщины, но никак не на его смерть». У нас с вами другая ситуация. Пополам вас уже разрубили между ГУМПом и ВЭИ. Поэтому я соединяю две ваших просьбы в одну. Я дам свою машину для того, чтобы вы доставили домой своего ребенка в целости и сохранности, когда это потребуется. Но до этого вы продолжите работу у нас, — и он встал.

Так закончилась моя работа в родной металлургии, о чем с грустью пишу тебе, дорогой мой Костя, в дорогой мой Белорецк», — и Саша запечатал письмо. Оно теперь пойдет к Уральским горам с надежным попутчиком.

Все изменилось в жизни Званцева. Он привез живой комочек, которому предстояло в жизни стать военным моряком, капитаном первого ранга, командиром защиты с воздуха всех военных флотов СССР.

Саша перешел на работу в опытный завод. Но Иосифьян, придумавший эту комбинацию в расчете на то, что директором завода был его земляк Сомхиян, не рассчитал, что технорук, на место которого он прочил Званцева, уходить раздумал. И пришлось стать Званцеву начальником производства. Да и техноруком бы он теперь, беспартийный, к тому же еще и зять врага народа, выглядел мало подходящим.

Но во всякой туче бывает просвет. И в январе 1936 года Иосифьян ворвался в служебный кабинет Званцева с газетой «Известия» в руках:

— Ты знаешь, знаешь… Твоему сценарию «Аренида» на международном конкурсе присудили высшую премию. А третью премию, знаешь кто получил? Знаменитый Капица — наводнил в фильме рынок искусственными алмазами и брилиантами. Паника, кризис! Он мог бы предложить что-нибудь похлеще и явно уступил тебе. Я покажу газету директору ВЭИ, подниму твои акции.

Но денег на гидромаховик наркомат так и не дал. Он уже не походил на ВСНХ. В нем былые бюрократические цветочки превратились в махровые ядовитые плоды.

— Слуший, кацо. Всяким пролазам лягушачьими прыжками по партбилетовым ступенькам можно забраться на гору, где Серго с Кировым высоко стояли и далеко видели, а жабьи мозги пролазы так внизу в болоте и оставили и дальше своей пасти не видят. Кого бы проглотить?». И то, что для людей мыслящих деревянная трубка была убедительнее свернутых трубами ватманов с расчетами и чертежами на столах важных денежных жаб, говорит о движении в сторону. И нет простора прогнозу. Пусть пока электропушки с киноэкранов стреляют. Это уже не пара пустяк! Подводная лодка «Наутилус» десятилетиями плавала по страницам книг, а все-таки вышла в море. Нет, я все-таки все это выложу директору ВЭИ, чтобы поднять твои акции. Иметь такого лауреата во главе производства — не пара пустяк.