Читаем Через бури полностью

— Следуйте за мной, полковник, к начальнику тыла фронта.

— Товарищ генерал армии, — сказал он, открывая дверь в изолированную комнату зажиточного крестьянского дома, — разрешите ввести доставленного мной, по вашему приказанию, полковника Званцева.

— Ах, этот! — произнес начальник тыла, откидывая грузное тело на спинку богатого кресла, следовавшего всюду за своим тяжеловесным хозяином.

Генерал отодвинул бумаги, снял очки и стал разглядывать Званцева.

— Кто таков? Выправка где? Перед кем стоишь?

— Перед вами, товарищ генерал армии! Честь имею, полковник Званцев Александр Петрович, уполномоченный ГКО при Двадцать шестой армии Второго Украинского фронта.

— Это ты мой «хорх», как старую клячу, на венском шоссе обогнал? Никто в расположении фронта на такую дерзость не решался, а тут какая-то трофеюшка начальника тыла фронта выхлопными газами потчует. И на КП не останавливается.

— У меня право безостановочного проезда без предъявления документов через все контрольно-пропускные пункты Советского Союза, а не только на вашей территории.

— Врешь! Даже у меня такой бумаги нет. И быть ее не может.

— Прикажите снять у меня с лобового стекла пропуск и убедитесь, что он выдан уполномоченному Государственного Комитета Обороны всей страны, а не начальнику тыла одного из многих фронтов.

Адъютант, щеголеватый подполковник, научившийся угадывать приказы начальника раньше, чем они будут произнесены, вошел в комнату и, щелкнув каблуками, положил снятый пропуск перед генералом на стол. Генерал надел очки и стал изучать особый пропуск, которых всего было не больше двадцати. Званцев разъяснял:

— Такие пропуска выдаются по личному указанию товарища Сталина, председателя ГКО, а подписываются его заместителем товарищем Маленковым.

— Так как же я мог вчера этот пропуск увидеть, если он у вас на лобовом стекле, а вы мне свой зад показали. Да и девчонки-регулировщицы как подпись Маленкова рассмотрят, если вы не останавливаетесь?

— Я спешу, дорожа временем, выполняя здесь особое задание, предписанное мне как уполномоченному правительства. В Штирии меня все знают.

— Вот и я, генерал армии, узнал, сподобился. Да известно ли вам, что, не догнав вас на «хорхе» со скоростью сто сорок километров, когда вы КП проскочили, я приказал стрелять вам вслед. И девка палила. Я ее знаю. С ней шутки плохи. Старшина она. К младшему лейтенанту представлять будем.

— Значит, моя «олимпочка» быстрее пули летела, и пуля меня не достала. Ведь не могла же старшина промахнуться.

— Это верно. С вами одни чудеса. Вот к ним и вернемся. Что за машина была? Что вы с ней сделали? Мне это важно знать.

— Это трофейная машина. Я ее недавно получил и научился выжимать из нее все возможное. Должно быть, старый хозяин, как царь, путешествовал.

— Вы уж извините, товарищ уполномоченный, но если такое чудо ко мне попало, я у вас его отбираю. До Гагина на попутных доберетесь, у меня она всему тылу примером послужит. Механики разберутся и другие машины переделают.

— Разрешите пропуск взять. На другую машину прилажу и она «чудом» станет. Ездить надо уметь. Всего только.

Пропуск ваш, именной. Забирайте. Под счастливой звездой ходите. Автоматные очереди вас не берут.

Званцев пошел по просторному крестьянскому двору, где шныряли солдаты и офицеры фронтового тыла, нашел свою «олимпочку», ласково погладил гладкий холодноватый металл шалуньи и вышел на дорогу, ведущую к венскому шоссе, с КП на перекрестке и знакомой фигуркой регулировщицы с автоматом за плечом. Он залюбовался артистичными движениями руки с флажком и услышал чем-то знакомый голос:

— Товарищ военинженер! Товарищ военинженер!.. Ой, простите, товарищ полковник. С лица по бородке сразу узнала, а погоны-то не рассмотрела. Это я — Катя. Помните, я вас из Коврова на Москву против течения пропускала. И попугая зловредного вместе догоняли. Жаль отдала. Жил бы у меня.

— «Царевна дорог»! До Вены добралась.

— А как же! Дороги и перекрестки всюду нужны, а где перекрестки, там и мы. Как я рада, что вас повидала. Правда, что гора с горой не сходятся…

— Я тоже рад. Но ты останови какую-нибудь машину и накажи, чтоб меня в штаб моей армии подбросили.

— Это к счастью, это к счастью! — твердила старшина.

— Конечно, к счастью, — подтвердил Званцев. — У генерала Петрова сейчас слышал, что тебя в младшие лейтенанты производят.

— Да ну? — воскликнула Катя, и бросившись полковнику на шею, расцеловала его.

— А могла вчера меня ухлопать из автомата своего.

— Так разве это вы были? Да в вас я бы ни в жизнь не выстрелила, хоть бы сам маршал приказал. Да разве я могу в живого человека, да еще в своего, стрелять? Я и вам вдогонку вчера очереди автоматные выше крыши пускала. Для генеральского слуха. Только вы ему не говорите, а то прощай младший лейтенант Катя из Коврова.

Она остановила проезжавшей «опель-адмирал» и приказала доставить полковника до места. Шофер было заупрямился, но Званцев показал ему пропуск. Он тотчас гордо налепил его на лобовое стекло, и они помчались без остановок на всех КП.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фантаст

Через бури
Через бури

В новом, мнемоническом романе «Фантаст» нет вымысла. Все события в нем не выдуманы и совпадения с реальными фактами и именами — не случайны. Этот роман — скорее документальный рассказ, в котором классик отечественной научной фантастики Александр Казанцев с помощью молодого соавтора Никиты Казанцева заново проживает всю свою долгую жизнь с начала XX века (книга первая «Через бури») до наших дней (книга вторая «Мертвая зыбь»). Со страниц романа читатель узнает не только о всех удачах, достижениях, ошибках, разочарованиях писателя-фантаста, но и встретится со многими выдающимися людьми, которые были спутниками его девяностопятилетнего жизненного пути. Главным же документом романа «Фантаст» будет память Очевидца и Ровесника минувшего века.

Александр Петрович Казанцев , Никита Александрович Казанцев , Никита Казанцев

Биографии и Мемуары / Документальное
Мёртвая зыбь
Мёртвая зыбь

В новом, мнемоническом романе «Фантаст» нет вымысла. Все события в нем не выдуманы и совпадения с реальными фактами и именами — не случайны. Этот роман — скорее документальный рассказ, в котором классик отечественной научной фантастики Александр Казанцев с помощью молодого соавтора Никиты Казанцева заново проживает всю свою долгую жизнь с начала XX века (книга первая «Через бури») до наших дней (книга вторая «Мертвая зыбь»). Со страниц романа читатель узнает не только о всех удачах, достижениях, ошибках, разочарованиях писателя-фантаста, но и встретится со многими выдающимися людьми, которые были спутниками его девяностопятилетнего жизненного пути. Главным же документом романа «Фантаст» будет память Очевидца и Ровесника минувшего века.ВСЛЕД за Стивеном Кингом и Киром Булычевым (см. книги "Как писать книги" и "Как стать фантастом", изданные в 2001 г.) о своей нелегкой жизни поспешил поведать один из старейших писателей-фантастов планеты Александр Казанцев.Литературная обработка воспоминаний за престарелыми старшими родственниками — вещь часто встречающаяся и давно практикуемая, но по здравом размышлении наличие соавтора не-соучастника событий предполагает либо вести повествование от второго-третьего лица, либо выводить "литсекретаря" с титульного листа за скобки. Отец и сын Казанцевы пошли другим путем — простым росчерком пера поменяли персонажу фамилию.Так что, перефразируя классика, "читаем про Званцева — подразумеваем Казанцева".Это отнюдь не мелкое обстоятельство позволило соавторам абстрагироваться от Казанцева реального и выгодно представить образ Званцева виртуального: самоучку-изобретателя без крепкого образования, ловеласа и семьянина в одном лице. Казанцев обожает плодить оксюмороны: то ли он не понимает семантические несуразицы типа "Клокочущая пустота" (название одной из последних его книг), то ли сама его жизнь доказала, что можно совмещать несовместимое как в литературе, так и в жизни.Несколько разных жизней Казанцева предстают перед читателем. Безоблачное детство у папы за пазухой, когда любящий отец пони из Шотландии выписывает своим чадам, а жене — собаку из Швейцарии. Помните, как Фаина Раневская начала свою биографию? "Я — дочь небогатого нефтепромышленника┘" Но недолго музыка играла. Революция 1917-го, чешский мятеж 18-го┘ Папашу Званцева мобилизовали в армию Колчака, семья свернула дела и осталась на сухарях.Первая книга мнемонического романа почти целиком посвящена описанию жизни сына купца-миллионера при советской власти: и из Томского технологического института выгоняли по классовому признаку, и на заводе за любую ошибку или чужое разгильдяйство спешили собак повесить именно на Казанцева.После института Казанцев с молодой женой на тот самый злополучный завод и уезжает (где его, еще практиканта, чуть не обвинили во вредительстве), да только неустроенный быт надоедает супруге.Казанцев рванул в Москву. К самому Тухачевскому пробрался, действующий макет электрической пушки показал. Маршал уши поразвесил, да и назначил Казанцева командовать экспериментальной лабораторией и создавать большую электропушку, практическая бессмысленность коей была в течение одного дня доказана консультантом-артиллеристом.Следующий любопытный сюжет относится к Великой Отечественной. Перед мобилизацией Казанцев "на всякий случай" переправил водительские права на свое имя, но они почти и не понадобились: вскорости после призыва уже стал командовать рембазой автомобилей, причем исключительно для удобства снабжения перебазировал ее от Серпухова — в Перловку на Ярославское шоссе, поближе к собственной даче. Изобретает электротанкетки, одна из которых ни много ни мало помогла прорвать блокаду Ленинграда.Никак не понятно, например, как Александр Петрович в течение десятилетий удерживал самозваный титул классика советской научной фантастики, нигде не упоминается о личной причастности к гонениям на молодых авторов, и лишь вскользь упоминается о сотрудничестве с КГБ.Кое-что, конечно, проскальзывает. Например, каждому высокопоставленному функционеру, что-то значившему для Казанцева, он стремился подарить свою первую книжку "Пылающий остров" с непременной ремаркой типа "В газете французских коммунистов "Юманите" уже перевод сделали┘".Совершенно авантюристски выглядит работа Казанцева в качестве уполномоченного ГКО (Государственного комитета обороны) на заводах Германа Геринга в Штирии, пугал австрийцев расстрелами и даже участвовал в пленении корпуса генерала Шкуро и казаков атамана Краснова, сражавшихся на стороне вермахта, но отказавшихся капитулировать. Англичанам в падлу было кормить 60 тысяч русских, вот и сдали их, как стеклотару, Красной Армии.По возвращении в Союз Казанцева вызвали в органы для дознания на пример выяснения количества награбленного за время командировки. Велико же было изумление следователя, когда выяснилось, что Казанцев ничегошеньки себе из драгоценностей не привез.Просто Казанцев, пройдя мытарства Гражданской войны, уже знал, что злато и брюлики не являются безусловным гарантом благополучия и уж тем более не спасают от ножа или пули. Чтобы выжить, хитрую голову на плечах надо иметь. (Умиляет, например, история о том, как Казанцев после войны лет десять везде "совершенно случайно" таскал с собой военный пропуск на автомобиль "с правом проезда полковника Званцева А.П. через все КП без предъявления документов").Первый секретарь правления Союза писателей Александр Александрович Фадеев наставлял немолодого, прошедшего войну, но выпустившего пока еще только одну-единственную книжку Александра Казанцева: "Хочу только, чтобы твое инженерное начало не кастрировало тебя и герои твои не только "били во что-то железное", но и любили, страдали, знали и горе, и радость, словом — были живыми людьми". Не выполнил Казанцев наказ старшего товарища по перу, и каждая новая книжка выходила у него все муторнее и многословнее, живых людей заменяли картонные дурилки, воплощавшие в жизнь технические идеи в духе Манилова (будь то подводный мост из США в СССР или строительство академгородка где-нибудь подо льдом). Зато с идеологической точки зрения подкопаться было невозможно: строительство всегда начинал миролюбивый Советский Союз, а злобные ястребы с Запада кидали подлянки. Если же в книге не планировалось строительства очередного мегаломанского сооружения, то добрые советские ученые с крепкими руками рубили в капусту на шахматной доске диверсантов из выдуманной страны Сшландии (романы типа "Льды возвращаются").Жизнь, тем более девяностопятилетнюю, пересказывать подробно не имеет смысла. Приключения тем и интересны, что происходят не каждый день. Как беллетрист Казанцев и не стремился четко описать год за годом свою жизнь. Выхватывая самые значимые, самые запомнившиеся события, мемуарист выкидывает серые и скучные фрагменты, чтобы оставшиеся части картины заиграли ярче. Зияющие лакуны в повествовании при этом смущают только читателя, но никак не самовлюбленного автора.Если в довоенной биографии все относительно четко и структурировано и даже можно восстанавливать хронологию жизни писателя с небольшими припусками в пару-тройку лет, то второй том представляется сплошным сумбуром, состоящим из старых фрагментов литературных записей, чужих историй и баек, "отступлений вперед" о судьбе некоторых персонажей и непременной путаницей в рассказе. То ли автор скрыть что-то хочет, то ли и вправду вся послевоенная жизнь представляется для него в виде гомогенной "Мертвой зыби".

Александр Петрович Казанцев , Никита Александрович Казанцев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Сталин. Жизнь одного вождя
Сталин. Жизнь одного вождя

Споры о том, насколько велика единоличная роль Сталина в массовых репрессиях против собственного населения, развязанных в 30-е годы прошлого века и получивших название «Большой террор», не стихают уже многие десятилетия. Книга Олега Хлевнюка будет интересна тем, кто пытается найти ответ на этот и другие вопросы: был ли у страны, перепрыгнувшей от монархии к социализму, иной путь? Случайно ли абсолютная власть досталась одному человеку и можно ли было ее ограничить? Какова роль Сталина в поражениях и победах в Великой Отечественной войне? В отличие от авторов, которые пытаются обелить Сталина или ищут легкий путь к сердцу читателя, выбирая пикантные детали, Хлевнюк создает масштабный, подробный и достоверный портрет страны и ее лидера. Ученый с мировым именем, автор опирается только на проверенные источники и на деле доказывает, что факты увлекательнее и красноречивее любого вымысла.Олег Хлевнюк – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», главный специалист Государственного архива Российской Федерации.

Олег Витальевич Хлевнюк

Биографии и Мемуары