Через Москву проездом

– Натанька! Я для тебя держу место! – громыхнул Столодаров, показывая на свободный стул рядом. При своем громоподобном голосе он имел вполне заурядный рост, самой обычной ширины плечи, и только в лице, тяжелом, квадратном, с объемной челюстью и большими лохматыми черными бровями, этот голос как бы отпечатался. Прошлую субботу именно он провожал Наташу домой.

Наташа, улыбаясь, помахала Столодарову рукой и,ничего не сказав, отрицательно покачала головой.

Она села на первое же ближайшее от нее свободное место, подвинула, чтобы находились прямо перед нею, полагавшиеся ей тарелку, прибор, рюмку и только после этого огляделась. Справа от нее сидела жена Маслова.

– Здравствуй, Натанька, – сказала она, когда Наташа поглядела на нее, положила свою руку на Наташину и подмигнула.

Она работала операционной сестрой и была совершенной красавицей, прекрасно сложена, всякий раз, оказываясь рядом с ней, Наташа потерянно думала, что она против Лидии – просто уродина.

И сейчас она с огорчением подумала о том же и, ответив улыбкой на ее приветствие, тотчас отвернулась. Мужчина, сидевший слева, в черном, ручной вязки просторном свитере и свежеотглаженных темно-вишневых брюках, был ей незнаком. Он сидел, облокотившись о стол, крутя между пальцами наполненную уже рюмку и глядя то ли в нее, то ли еще куда-то на столе, и Наташа увидела. только его профиль – с крутым, выпуклым рисунком лба, мягким вытянутым подбородком, со складкой непонятной усмешки у губ.

– Это не Савин? – спросила она у Лидии, против воли наклоняясь к ней.

– Савин, – с удовольствием ответила та.

Ага, вот он какой. Савин полгода назад пришел работать в то же бюро, в котором работали Ириша с Масловым, а кончал институт и четыре года после института жил в Москве, – Наташа уже несколько раз слышала о нем, он должен был прийти на прошлые вечера, но почему-то не приходил.

Наконец все расселись. Парамонов, картинно склонив голову к плечу, с вытянутой над столом рюмкой, дождался тишины и, потомив всех долгое мгновение ожиданием тоста, сказал густым голосом:

– Поехали!

И тут же, первым, стал пить.

Все зашумели, засмеялись, закричали – кто протестующе, кто одобрительно – и тоже стали пить, и лезть с вилками к тарелкам, брать колбасу, сыр, порезанные пополам и залитые майонезом яйца – еды Ириша никогда не готовила, она бы просто денежно не осилила кормить-поить всякую субботу по десять – двенадцать человек, каждый приносил с собой, что полагал нужным.

– Боря, а что ты скажешь об этой идее – «дышите реже»? – спросил Парамонова Маслов. – Ты специалист по таким вопросам, что ты скажешь?

– Это трактат такой ходит, лекция Бутейко? – вскинулась со встречным вопросом Света.

– Первый раз слышу об этом, – склонил голову кплечу Парамонов. – Это что такое? Интересно?

– У нас врач один по этой системе от астмы вылечился, – сказала Лидия.

– Астма астмой, а давайте-ка еще по одной, а? – наливая вино в рюмки, предложил Столодаров.

В Наташину рюмку тоже забулькало, она посмотрела, кто это, – это был Савин, теперь она увидела его лицо в фас, и оно поразило ее своими глазами: ярко, до ощущения света, исходящего от них, серыми и с выражением мрачности в них.

Он заметил ее взгляд, поднял на нее глаза, и какое-то время они смотрели друг на друга.

– Арсений! Это моя сестра, Наташа, я вас не познакомила! – крикнула с другого края стола Ириша.

– Арсений, очень рад, – не наклоняя головы, но теперь улыбнувшись, сказал Савин, и улыбка у него оказалась хотя и снисходительной, но приятной.

– Наташа, – пожала плечами Наташа, обозначая тем самым, что сознает нелепость повторения имени, коли Ириша уже назвала ее, но что ж поделаешь: положено.

– Я вас, если позволите, так и буду – Наташей, – сказал он. – А то Натанька – это ужасно. На́танька – Ната́нька… Ужасно. Сами вы не слышите? Я бы на вашем месте не разрешил себя называть так.

«Господи, ведь верно, – удивляясь тому, что никогда не чувствовала этого, подумала Наташа. – На́танька… Ната́нька… действительно, как ужасно».

– Я привыкла, – сказала она вслух. – Можно и Наташей, конечно.

– Меня в детстве называли Ариком, – полуповернувшись к Наташе, но снова глядя куда-то в стол и крутя рюмку между пальцами, сказал он. – Так что, выходит, у нас с вами много, Наташа, схожего?

И опять улыбнулся, поднял на нее глаза, яркие до ощущения света в них, и ей показалось, будто они втягивают ее в себя, мягко охватывают со всех сторон и неудержимо влекут…

«Ужасно милый, ужасно», – ничего не отвечая ему, подумала Наташа.

Минут через двадцать кто-то включил проигрыватель, громко ударивший по барабанным перепонкам ревом электроинструментов, тут же, один за другим, все начали вставать из-за стола: кто доставая сигареты и отправляясь на кухню курить, кто начиная танцы, – за столом у Ириши никогда почти долго не сидели, только вначале.