Через мост и дальше

– Это неплохо, но нет. Если уж такими терминами оперировать, то, вернее будет гниение и разложение, но и не это. Это когда, знаешь, кажется, что за короткое время, не важно, за неделю, скажем, проживаешь целую жизнь. И она наполнена разными событиями, не всегда приятными, но в, конце концов, ты чувствуешь себя счастливым, приблизительно всю эту неделю. А потом это время заканчивается, и ты умираешь. Ну, как будто бы умираешь. Но продолжаешь жить, принимать пищу, мыться, куда-то ходить, делать какие-то вещи. В общем, остаешься жив, но чувствуешь себя мертвым. Как будто, если бы ты на самом деле умер, ничего бы не изменилось. Вот – это постсмерть. Это состояние, когда жить незачем, но все равно приходится. У тебя когда-нибудь такое было?

– Нет, наверное. Ну, или я просто мертв, всегда, не знаю. Это тоже что-то из группы “пасош”, мне кажется.

Он опять засмеялся.

– Мы родились стариками, и мы ждём свою молодость, да. Видишь, какая отличная группа! Мы сидим тут как два старика, обсуждаем подростков и какие-то заумные глупости, но все это проходит, когда мы вспоминаем группу “пасош”.

Из колонки повторялись слова "орёл, решка". Ребята, взявшись за руки, будто на картине Матисса, скакали вокруг колонки, и иногда выкрикивали слова вместе с ней. Мы сидели, молча смотрели то на них, то на журавля, курили и потягивали пиво из бутылок. Мне не хотелось говорить, и я совсем не знал, о чем. Моему соседу, видимо, хотелось, и он собирался с мыслями, но все никак не мог.

– Знаешь, постсмерть это не так плохо. Ведь до неё была жизнь.

Он сделал большой глоток, выкинул бутылку в мусорку и открыл вторую.

– Всегда же хорошо, когда была жизнь. Даже если совсем немного.

– Ты говоришь о чем-то конкретном, или это так, софистика?

– Понятия не имею, что такое софистика. Нет, конечно, это все не просто так, но я не знаю, как перейти к тому, о чем надо поговорить.

– И о чем нам надо поговорить?

– Не нам, нет. Мне. Об Ире.

– Ира – это?

Он вздохнул.

– Ира – это все, что у меня было, а больше ничего уже и не было. И не будет уже. Только воспоминания. И постсмерть.

Я не знал, что на это ответить, поэтому просто зажег сигарету. Из колонки доносилась песня "Пуля-дура". Собеседник тоже закурил, выпустил дым, а потом сказал:

– Давай по порядку будем. Только песня эта сейчас доиграет, а то под неё совсем начинать не хочется. Разве что заканчивать.

– Может быть, пойдём?

– Нет, давай ещё посидим немного. Вон ребята собираются, вроде как. Это значит, что у нас не будет саундтрека студенческой попойки, но будет тихо и я смогу все рассказать, без автоматов, стреляющих в лица.

Они действительно похватали свои вещи и весело пошли вниз по бульвару. Музыка закончилась. После того, как музыка заканчивается, всегда наступает какое-то ощущение пустоты, как будто у тебя забрали что-то достаточно важное. Обычно оно длится недолго, секунд тридцать, а потом ты привыкаешь. Но сейчас казалось, что все пространство, где мы находились, стало безмолвным. Вокруг были какие-то люди, они, наверняка, общались между собой, по обе стороны от бульвара ездили машины – точно не было тихо, но я не слышал никаких звуков, словно был в вакууме. Если бы здесь вдруг образовался вакуум, мы бы все потеряли сознание, попадали со своих лавок и больше не встали. Наверное, это было бы не так уж и плохо.

– С Ирой мы познакомились на той самой новогодней вечеринке, куда меня позвал мой одногруппник. Я все же решил туда сходить. Подумал, что мне не помешает немного социализироваться. Сомнений было, конечно, море – я раздумывал над этим до самого 31-го декабря, но примерно за час до, собственно, нового года решил, что это нужно сделать. Позвонил ему и спросил – нормально ли будет, если я приду. Он был уже в некотором подпитии и радостно сказал, что именно меня там для полного веселья и не хватает. Звучало это, конечно, сомнительно, но в тот момент я почему-то подумал, что это абсолютная правда. Он жил на Первомайской, ехать мне было около часа. Пока я собрался и сел в метро, было уже без десяти двенадцать.

– То есть, ты?..