Через мост и дальше

– Так вот, она была знаменитостью. Писательницей не пойми для кого. Возможно, для домохозяек со скучной жизнью. Которые, знаешь, читают журнал “Караван Историй”, или, скорее даже, “Тайны Звезд”. Которым чужие неудачи интересней собственных успехов. В общем, она написала три книги. Первая была про ее родителей – их имена были в свое время на слуху, они были то ли профессорами, то ли какими-то еще людьми науки, я точно не помню, но довольно известными, суть в этом. Она их не любила и считала, что они слишком сильно ее контролировали. И после того, как они умерли, написала про них книгу, в которой объясняла, что любить их было вообще не за что. Я ее не прочитал, мне стало противно на сороковой странице. А она за счет этой книги прославилась и на какое-то время стала звездой. Не очень продолжительное, впрочем.

– У вас в семье принято не любить родителей?

Он почему-то рассмеялся.

– Так можно подумать, да. Но нет, это, все же, не так. Я очень любил папу. Маму не любил, это правда, но она не дала моей любви ни единого шанса. Я был к ней очень привязан, когда был маленьким, но она меня постоянно отталкивала. Мне кажется, она не умела делиться своим вниманием. И никогда не хотела детей, но так вышло, что они родились. И она не понимала, как себя с ними вести, поэтому направила всю свою материнскую энергию, если она существует, на написание книг. Вторая была как раз про деторождение. Про неприятие деторождения как такового. Я думаю, она писала про моего брата – он родился за три года до выхода книги. Не знаю, читал он ее, или нет. Там был совершенно прекрасный в своей пошлости конец: мать умирает, сцена похорон, все стоят со склоненными головами, потом гроб опускают в землю, все поднимают головы и понимают, что ее сын на похороны не пришел. Наверное, она хотела сказать, что дети всегда неблагодарны и сводят родителей могилу.

– Мне кажется, я давно-давно видел повтор какой-то передачи по телевизору, там была женщина, которая рассказывала что-то схожее.

– Наверное, это она и была. Она ходила по всем передачам, куда ее звали. Дома было три книжных шкафа, частично заполненых ее нереализованными книгами, а частично – кассетами с записями. Она их периодически пересматривала. Когда она умерла, и я решил продать дом, я их все сжег. Вместе с книгами.

– Она тоже умерла? Как-то много смертей.

– Это еще не все смерти, о которых я тебе расскажу. Самой главной еще не было.

– Но брат-то, я надеюсь, жив?

Он взял в руку стакан, посмотрел на него пару секунд, а потом допил одним глотком.

– Хороший вопрос. Я понятия не имею, жив он или уже нет. Я его двадцать лет не видел. Тебе взять еще пива? У меня кончилось.

Я кивнул. Он поднялся и пошел внутрь.

Да, он был прав – мне действительно стало интересно. Все это было, конечно, грустно, но сам он рассказывал об этом с какой-то легкостью, как будто давно принял все эти события и спокойно живет дальше. Только на вопросе о брате эта легкость куда-то исчезла, даже голос немного изменился. Как будто ему было не очень приятно о нем говорить, и он не хотел его вспоминать. В этом, впрочем, была логика – я бы тоже в такой ситуации не захотел. Но и забыть бы, скорее всего, не смог. Я допил свое пиво. Странным образом оно совершенно не влияло на сознание, и я чувствовал себя практически трезвым. Бывают такие дни, когда можно выпить несколько галлонов чего угодно, а даже говорить громче не станешь. Сегодня оказался именно такой.

Я посмотрел на часы – было без десяти двенадцать. Мой собеседник не показывался, поэтому я закурил и принялся смотреть в стену, так же, как он какое-то время назад. На стене было написано белыми трафаретными буквами: “Тяжело, нехорошо… Ничего… После… Ничего… Я уйду…”. Я перечитал это три раза, слова казались смутно знакомыми, но откуда они, я вспомнить не мог.

– Сами вы пейте, если вам не противно, но, умоляю, не давайте пить дяде. Ему вредно.

Собеседник вернулся и принес еще два стаута, на сей раз имперских.

– Откуда это?

– Из Чехова. Не хотел бы я в один день оказаться на месте дяди Вани, конечно. Но зачем это написали на стене, я совсем не понимаю.

– Но в этой фразе же есть смысл. Не знаю, я совсем плохо помню Чехова. И я не готов о нем говорить. Пусть пишут на стенах все, что угодно. Что там с твоим братом?

– Я же говорю, я не знаю. Он ушел из дома, когда мне было десять. Помню, сидел на кровати и читал “Пятнадцатилетнего капитана”, а он зашел в комнату и начал говорить, что уходит. У него так неловко получалось говорить, наверное, он не знал, что именно нужно сказать. И в итоге сказал что-то про институт и еще фразу “я обязательно тебя заберу, когда настанет время”. Ну, прошло двадцать лет, а время до сих пор не настало. Первые пять лет я ждал, потом как-то само закончилось.

– И ты не пытался его найти? Как-нибудь?