Через мост и дальше

Бургеры нам принесли через несколько минут. У нас как-то одновременно закончилось желание говорить, поэтому мы молча друг другу кивнули и принялись есть. Потом, закончив, так же молча кивнули друг другу еще раз и сделали по глотку пива. Я откинулся назад и облокотился на стену. Хотелось прилечь. Странным образом смесь беспорядочно выпитого пива разной крепости и прослушанных разговоров моего сегодняшнего приятеля оказали усыпляющий эффект – если бы я мог лечь, я уснул бы моментально. Говорить было трудно, как будто язык стал в десять раз тяжелее и отказывался двигаться с привычной легкостью. Но вместе с тем, я не чувствовал себя в праве просто встать, выйти из бара и поехать домой. Почему-то я не мог оставить своего спутника, не в одностороннем порядке. У него, видимо, тоже пропало желание говорить, поэтому он достаточно расслабленно смотрел клипы по висящему на противоположной стене телевизору. В баре было довольно шумно, но я снова не ощущал никакого шума. То есть, я знал, что этот шум есть, но это было скорее какое-то врожденное знание. Точно так же знаешь, что небо – голубое, даже если сейчас ночь, или оно затянуто тучами. Я так и не понимал, зачем я здесь нахожусь – наверное, я никогда не смогу этого понять. Его история была вполне себе ужасная, но, в конце концов, у каждого человека найдется хотя бы одна более-менее ужасная история. Зависит от того, как её подать. Он подал очень буднично, не нагнетая атмосферы, не заостряя ни на чем внимания – но она все равно оставалась ужасной, просто потому что такой и была. Я не знал, как её можно прокомментировать. Я все еще не мог толком её осознать. Получается, что все люди, которые были с ним рядом умерли. Кроме брата, который уехал неизвестно куда. Вполне вероятно, что он живет в соседнем с баром доме, но мы этого никогда не узнаем. Мне это попросту не очень интересно, а мой товарищ утверждает, что ему не нужно это знать. Что он не хочет ничего об этом знать. Конечно же, он врет. Я уверен, что его это не отпускает до сих пор, несмотря на двадцать прошедших лет, и на все его самовнушение. Может быть, попробовать еще раз его убедить, что встретиться все же нужно? Но нет, наверное, нет. Я пытался уже два раза – он мои попытки отталкивает очень грубо и неприятно, зачем мне лишний раз выслушивать, что я лицемер и неправильно живу. Конечно, я неправильно живу, но кто вообще живет правильно? Явно не мой сегодняшний компаньон. Он, тем временем, совсем расслабился, чуть ли не растекся по стулу. Пиво, видимо, перестало его привлекать – стакан стоял наполовину пустой.

– А твой стакан наполовину пуст, или полон?

Он медленно отвел глаза от экрана, посмотрел на стакан, потом на меня.

– Весьма оригинальный вопрос, конечно. Мой стакан почти расплескался, но в нем пока еще кое что осталось. Не этот конечно, этот я сейчас допью и твой вопрос сам собой снимется. Стакан моей жизни. Человек – это же сосуд, да?

– Ну, знаешь, я тебя особо не задевал, но ты достаточно всего на меня выплеснул. Даже и не знаю, что там в твоем сосуде.

– Ничего хорошего. Боль и смирение, как у всех нас. Наверное, ты прав. Надо бы встретиться с братом. Только я не знаю, как это сделать. И мне страшно.

После этих слов он взял свой стакан в руку, пару секунд на него посмотрел, а потом мгновенно выпил его целиком.

– Как вот ты думаешь, как могут встретиться два человека, которые ничего друг о друге не знают? Что должно произойти? Случайность? Или нужно как-то эту случайность вызвать? Случайности же бывают, правда? Просто так?

– Ну, наверное, бывают, да. Но я бы на твоем месте попробовал найти какую-нибудь информацию о твоем брате, и уже с этой информацией вызвал бы случайность. Подожди! У вас же оба родителя умерли, он не приезжал на похороны?

– А ты сам-то как думаешь?

– Ну да. А наследство там, вот эти все вещи?

– Ну, формально, половина наследства принадлежит ему, я думаю, он может его забрать в любой момент, когда захочет, мне не жалко. Другое дело, что он, скорее всего, не будет этого делать – если бы ему это было важно, наверное, он бы уже появился как-нибудь. Я не знаю, где он живет, но подозреваю, что у него достаточно денег, чтобы не думать о наследстве от родителей. И еще мне почему-то кажется, что ему вообще все равно на деньги. Живет себе где-нибудь один, как монах, и особо не думает об окружающем мире.

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю, мне почему-то так кажется. Я ведь его совсем не знаю, точнее, не знаю, что с ним стало и кем он стал, но мы с ним, все-таки, вместе выросли. Я могу предположить, что он не особо активен социально и что ему не так уж сильно этого хочется. Просто предположение, ничего больше.

– А вы сильно похожи?