Через пустыню

Карл Май Через пустыню

Глава 1 ОПАСНЫЕ ГОНКИ

— Верно ли то, сиди [1], что ты хочешь навеки остаться гяуром [2], существом презреннее собаки, отвратительнее крысы, которое пожирает одну только падаль?

— Именно так.

— Эфенди [3], я ненавижу неверных и желаю всем им одного — попасть после смерти в джехенну [4], где правит дьявол, но тебя я мог бы спасти от вечной погибели, если ты объявишь себя сторонником Икрар биль Лисан, Священного Свидетельства. Ты такой хороший, такой непохожий на других сиди, которым я служил прежде; поэтому так и быть, я наставлю тебя на путь истинный, желаешь ты или нет…

Так говорил Халеф, мой слуга и проводник, с которым я облазил ущелья и расселины Джебель-Орес, а потом спустился к Дра-эль-Хоа, чтобы через Джебель-Тарфои попасть в Седдалу, Крис и Дгаше, откуда через пользующийся дурной славой Шотт-Джерид наш путь шел в Фитнасу и Кбилли [5].

Странный паренек был этот Халеф — такой низенький, что свободно проходил у меня под мышкой, и к тому же худющий. Про него можно было подумать, что он добрый десяток лет лежал где-нибудь в гербарной папке, между листами промокательной бумаги. Лица его не было видно под тюрбаном, достигавшим более полуметра в поперечнике, а некогда белый бурнус [6], ныне ставший грязно-желтым, был сшит явно на другую фигуру.

Но, невзирая на его невзрачность, к Халефу следовало относиться почтительно. Он отличался немалым остроумием, храбростью, находчивостью и терпением, и это позволяло ему преодолевать серьезные затруднения в жизни. А так как он, кроме того, говорил на всех диалектах, распространенных между Атласом и дельтой Нила, то можно представить, что он полностью устраивал меня и я считал его скорее другом, чем слугой.

Было, правда, у него свойство, временами причинявшее мне неудобство: он был истинным религиозным фанатиком и принял — из верности мне — решение обязательно обратить меня в ислам. Именно теперь он начал одну из своих бесплодных попыток; я с удовольствием рассмеялся бы — так забавно он при этом выглядел.

Я ехал на маленьком полудиком берберском жеребце, и ноги мои при этом почти касались земли; он же, напротив, чтобы удобнее было ногам, выбрал старую, тощую, но необычайно рослую кобылу и, сидя на ней, смотрел на меня буквально сверху вниз. В ходе беседы Халеф был крайне оживлен: болтал ногами, жестикулировал тонкими смуглыми ручками и пытался, гримасничая, придать своим словам особое значение. Я же прилагал все старания, чтобы остаться серьезным.

Не дождавшись ответа на свои последние слова, он продолжил:

— Знаешь ли, сиди, что происходит с гяурами после смерти?

— И что же?

— После смерти все люди, будь они мусульмане, христиане, иудеи или приверженцы какой другой веры, попадают в барзах.

— Так называется состояние между смертью и воскресением?

— Да, сиди. Из этого состояния они пробуждаются под звуки труб, потому что наступает эль-Йаум эль-ахар, или по-вашему Судный день, за которым следует эль-Ахирет, загробная жизнь, где в конце концов все разрушается, кроме Божьего престола, эль-Кур, Святого Духа, эр-Рух, скрижали и пера Божественнейшего предопределения.

— А больше ничего не существует?

— Нет.

— А рай и ад?

— Сиди, я всегда знал, что ты умен и мудр. Ты сразу же заметил то, что позабыл я, а поэтому мне искренне жаль, что ты хочешь оставаться гяуром. Но клянусь своей бородой, я тебя обращу в истинную веру, хочешь ты того или нет!

При этих словах он угрожающе сморщил лоб, подергал за семь волосинок на подбородке, дернул за восемь паутинок справа и за девять пушинок слева от носа (все это вместе у него называлось бородой), взмахнул ногами и так сильно заехал свободной рукой кобыле по шее, словно она и была тем дьяволом, у которого меня предстояло отвоевать.

Животное, столь резко выведенное из своей сонливой задумчивости, сделало было попытку рвануться вперед, но сейчас же вспомнило о почтенном возрасте и вновь безмятежно погрузилось в прежнее оцепенение. А Халеф продолжал свою речь:

— Да, дженнет [7] и джехенна должны оставаться, иначе куда же отправятся святые и проклятые? Прежде, конечно, воскресшие должны перейти через мост Сират, который ведет через пруд Ханд. Этот мост так узок, словно лезвие хорошо отточенного ножа.

— Ты еще кое-что позабыл.

— Что?

— Ты не сказал о явлении Дедджела [8].

— Ты прав, сиди. Ты знаешь Коран и все святые книги и не хочешь обратиться к истинному учению! Но не печалься: я сделаю из тебя правоверного мусульманина! Итак, перед Страшным судом появится Дедджел, которого гяуры называют Антихристом, не правда ли, эфенди?

— При этом перед каждым человеком раскроется Книга, в которой записаны его добрые и плохие поступки. Затем придет хисаб — время проверки человеческих деяний. Он продлится свыше пятидесяти тысяч лет. Для добрых это время пролетит в одно мгновение, а злым, наоборот, покажется вечностью. Это время хукма — взвешивания всех человеческих дел.

— А что будет потом?