Через рамки

— Так это же невозможно!

— Я и говорю: прыжки не канают.

Мишка встал с койки.

— Это невыполнимое условие.

— А что ты хотел? — недобро прищурился гуру. — Выйти за рамки как в калитку? Сломать программу, не сломав себя? Найти черный ход под землю, вымощенный золотыми кирпичами и с лампочками через метр?

— Но как тогда?

Петрольев показал пальцем:

— Дверь видишь? Все, дуй к себе, думай. Я, блин, за тебя еще способы искать буду! Студент! Мне и здесь хорошо. Мне мои рамки нравятся. Я никуда не рвусь, в отличие от тебя, чувак. Слова записал — иди с миром!

— Ну и пойду!

Вместо благодарности Мишка хлопнул дверью погромче. Чтоб она вообще отвалилась! С петель и вдрызг!

Очень интересно! — подумалось ему. Никакой он не гуру, этот Равиль. Хрень какую-то наговорил, псих недолеченный.

Коляска ты моя, на… Мишка заглянул в бумажку. Смотри-ка, почти угадал. Куэска ти макъяна… Можно срифмовать даже.

Он спустился на этаж.

Вверх по лестнице протопали два парня с постельным бельем. Вслед за ними торопилась тощая девчонка в очках.

— Мальчишки, а сегодня белье меняют?

— Вы плохо видите, девушка?

— Я уточняю.

Мишка усмехнулся, оставляя три программы выполнять намертво зашитые действия любопытства, флирта, симпатии, влечения. Пустяк вроде бы, случайный разговор, но только для тех, кто не видит со стороны режиссуры процесса. Ничего-ничего, он найдет способ, и этот заскриптованный мир, в котором даже мысли подчинены простым алгоритмам, уступит место новому и волшебному.

Из комнаты, которую Мишка делил с Женькой Капитоновым, крупным веснушчатым парнем из Вологды, тянуло подгоревшими макаронами.

Вот тоже, подумал Мишка, входя, могло бы пахнуть духами, вареньем, яблоками, носками, в конце концов, а пахнет макаронами. Почему? Потому что никакой другой запах в данную единицу времени для меня не предусмотрен. Конечно, глупо концентрироваться на такой малозначительной детали…

— Вот ты жук! — Жующий Женька выплыл из-за шкафа со сковородкой, на которой загибались от жара витые макаронины. — Ты же к Равилю пошел.

— Все, сходил.

— А я подумал, — сказал Женька, — что у людей в измененном, как у тебя, состоянии, развиваются особые способности, вроде суперострого зрения или чудесного нюха. Вот ты мои макароны и учуял.

— Да не буду я твои макароны! — рассердился Мишка. — Пожарил — зри, и так шмон стоит. Если бы не знал, что это не ты, а программа…

— Во-во, — кивнул Женька, — про это измененное состояние я и говорю.

— А Равиль, между прочим, со мной согласился!

Мишка брякнулся на свой койку и сбросил на пол стоптанные кроссовки.

— Ходжа Насреддин, знаешь, тоже со всеми соглашался. Ты, говорил, прав. И ты, говорил, прав. Жена ему: такого же не может быть, чтобы оба правы! А он ей: и ты права.

— Нет, он меня понял, — сказал Мишка. — Ты бы тоже понял, если бы послушал. Ты думаешь, что ты как бы совершенно спонтанно приготовил эти макароны?

— Не-а. Жрать захотел.

Женька наколол несколько макаронин вилкой.

— Увы, — Мишка заложил руки за голову, — жрать ты захотел не просто так. Все рассчитано. Если смотреть назад, все твои действия единичны.

— В смысле?

— В смысле, ты не можешь сказать мне, что мог пожарить что-то другое, поскольку у нас есть факт, умаляющий вариативность события, а именно, что пожарено уже не другое, а эти самые макароны.

— Слу-ушай, — скривился Женька, — отвянь, а? Аппетит портишь.

— Ладно, отвял, — Мишка вздохнул. — У меня другая проблема.

— Это радует, — сказал Женька и отправил наколотое в рот.

Мишка смотрел, как он, усевшись, пережевывает, как ходят его щеки, как блестит от масла нижняя губа. И ничего ему не надо. Хорошо ему, как Равилю. Ты — шимпанзе в клетке, но кормят же. Бунт, увы, — удел одиночек. Всякие женьки его поддерживать не станут, поскольку вообще не осознают, против чего бунт.

— Ты не знаешь, как можно, типа, быть на волоске от гибели, но выжить? Самостоятельно.

Женька вытаращил глаза.

— Ты что, самоубиться захотел?

— Блин! Я же говорю — выжить!

— Бригада скорой помощи тебе в помощь. Сначала вызови, потом траванись чем-нибудь.

— И что?

— Приедут, откачают.

— А если я хочу сам контролировать процесс?

Женька нахмурился.

— Тебе бы провериться, а?

Мишка вздохнул.

— Знал бы ты, что в твоих словах нет ни грамма импровизации! Что ты говоришь лишь то, что должен сказать.

Женька снова наколол макаронин.

— Я делаю и говорю что-то, руководствуясь лишь своими желаниями.

— Копни глубже! Откуда возникают желания? Откуда в голове появляются слова? Не какие-то, а именно эти? Почему ты говоришь это, а не что-то другое? Мог ли ты сказать что-то другое? Что руководит тобой все восемнадцать лет?

— Сейчас сковородкой по башке дам, — сказал Женька.

— Может, мне как раз этого и надо! — заявил Мишка.

— И будешь лежать ударенный и весь в макаронах. Только кратковременная потеря сознания вследствие сотрясения мозга это ни фига не смерть.

— А если клиническая? — с надеждой посмотрел на Женьку Мишка.

— Да ну нафиг! — Женька спрятал сковороду за спину. — Меня ж посадят!

— А если у тебя программа такая?

— Ага! С крыши вон сигани!

— С крыши как раз нельзя, — огорчился Мишка. — Мне нужно так, чтобы медленно…