Через семь гробов

  Все, в общем, логично и разумно. Простая и действенная схема обеспечения безопасности на довольно оживленном пути. Сама схема никакого удивления не вызывала - она была стандартной и в России, и в Райхе, и на Западе. Вот только почему-то в исполнении немцев (ну да, немцев; если в России все русские, то в Райхе - все немцы) все это выглядело как-то особенно четко, организованно и эффективно. Иной раз казалось даже, что такого больше нет нигде и во всех планетарных системах за пределами Райха навигация отдана на откуп случайности, анархии и хаосу.

  Впрочем, порядок и организованность вовсе не означали того, что работает автоматика, а господин капитан-пилот может заняться какими-то другими своими делами и не участвовать в процессе. Корневу приходилось постоянно быть на связи сначала с диспетчером станции, а потом и с диспетчером космопорта - подтверждая, что все идет штатно, что автопилот действует в полном соответствии с полученными указаниями, что сам Роман готов в любой момент взять управление кораблем на себя, если вдруг что пойдет не так. В том же духе 'Чеглок' совершил и посадку в двенадцатом секторе космопорта 'Зигмунд-Йен-Раумфлюгхафен': хотя антиграв подцепил корабль еще до входа в атмосферу, Корнев до самого конца напряженно следил за действиями автопилота.

  Таможенник ждать себя не заставил и времени много не отнял. Господин старший таможенный инспектор аккуратно и быстро оформил все необходимые документы, чем и утвердил законность пребывания граждан Российской Империи господ Романа Корнева и Дмитрия Лозинцева на территории Арийского Райха.

  Собрался Лозинцев быстро. Оно и не удивительно - ему и пришлось-то только переодеться с поправкой на местную погоду, в меру прохладную, зато сухую и солнечную. И уже на выходе задержался, постоял пару секунд и вдруг обернулся.

  - А ведь сегодня Прощеное Воскресенье. Вы уж меня простите, Роман Михайлович, если чем обидел...

  - Бог простит, - ответил Корнев. - И вы, Дмитрий Николаевич, меня простите...

  - Бог простит, - как-то не сильно уверенно и очень тихо сказал Лозинцев, подавая Корневу руку.

  Проводив своего пассажира, Корнев еще какое-то время пребывал в задумчивости. Вот ведь человек, Прощенное Воскресенье вспомнил... Не то чтобы Роман был сильно религиозен, но вот же ведь как-то сразу на душе хорошо стало. Попросил у него Лозинцев прощения, сам у Лозинцева прощения попросил - и, честное слово, на душе полегчало... Полегчало? Почему полегчало? Разве была какая-то тяжесть? Мысли Корнева резко развернулись. А ведь и правда, что-то не так было, не так и не то... Или не было? Но откуда тогда это ощущение? Как будто что-то неправильное было сказано или сделано? Корнев попытался вспомнить, что же могло быть причиной таких сомнений, но совершенно безуспешно. Ну да и ладно... Имелись куда более важные в данное время дела, они-то и вытеснили из головы Корнева эти тягостные раздумья.

  Для начала надо было убраться в каюте, которую занимал Лозинцев. Впрочем, много времени это не заняло - Дмитрий Николаевич, даже покинув корабль, вновь показал себя человеком предельно аккуратным. Хотя и на корабле он пробыл не так уж и долго - если не считать посадку на Тринидаде, неполные сутки полетного времени. Так что мусора осталось по минимуму, постель Лозинцев убрал сам, где ж тут убираться-то? А если учесть, что груза никакого в этом рейсе не было и, соответственно, грузовые трюмы тоже в приборке не нуждались, то наведение порядка никак не тянуло на гордое звание работы. Так что прибираться Корневу пришлось только в рубке, где они с Лозинцевым почти весь полет и просидели. Да и там ничего страшного не было. Посудомоечная машинка удовлетворилась двумя чашками, двумя же блюдцами, одним блюдом покрупнее да заварочным чайником, а весь мусор уместился в маленьком пакетике. Понятно, что вызывать мусорщиков Корнев не стал, пакетик этот и самому можно выкинуть.