Через сердце

«В жизнь я вошел в то сумеречное время, когда серый «защитный» цвет уже вызывал отвращение, когда воздух мертво застыл в предчувствии неминуемых гроз.

Мне вспоминать о тогдашнем себе смешно и, пожалуй, немножко грустно. Я был тогда глубоким идеалистом. Мне весело теперь вспомнить, как нас, розовощеких студентов в штиблетках, упорно и озлобленно гонял унтер по свежему пахучему снегу Царицынского плаца.

— Учебным ша-ом… арррш!

Он забегал вперед и с яростью, заглядывая в лицо каждому, прокатывал нас далеко по матушке.

— Ать-два-три-четыре!

Помню, сначала было ужасно трудно подолгу стоять на одной ноге.

Этот унтер с крепким щетинистым рылом, кажется, и был первым моим учителем настоящей жизни.

Дальше были: военное училище, новенькие погоны прапорщика, первая революция, запасный полк в городе над Волгой, западный фронт, керенское наступление, ротный-полковой-дивизионный комитеты (в последнем я председатель), вторая революция и возвращение в тыл верхом на буфере.

Еще дальше: работа в большевистской газете в родном Архангельске, интервенция, арест по ордеру английской разведки, тюрьма, каторжные работы на далеком острове Мудьюг (где мы оставили 160 крестов), жестокая испанка, перевод в тюрьму, потом дисциплинарный английский полк, затем снова арест, английский военно-полевой суд (по обвинению в «измене») и высылка в тыл на поднадзорное положение.

Потом Москва — голодная, холодная, нищая — столь непохожая на нынешнюю.

Вот (очень кратко) моя школа. За всем этим стоят многообразные житейские познания. Мне кажется, я видел пределы человеческой свирепости, знаю пределы человеческого унижения.

Мне уже тридцать теперь. Врачи считают меня сорокалетним. Знакомые «от силы» дают двадцать пять. А я бы хотел быть, очень хотел бы быть еще моложе. Потому что «учеба» затянулась дольше, чем я предполагал. Потому, что я не сделал, кажется, и десятой доли того, что хотелось и задумано.

Я очень люблю нашу литературу. Мне кажется, что она у нас, в нашей молодой стране, должна невиданно расцвести и по-настоящему взволновать мир.

Сам я пишу урывками, ночью, после утомительной дневной работы. Написал мало, и то, что написал, меня, по совести сказать, мало удовлетворяет»[5].

Что добавить к этой автобиографии, написанной Александром Никаноровичем в тридцатилетнем возрасте?

Сын священника и учительницы. Родился в 1896 году. С 1928 года — член Коммунистической партии. С 1921 года — сотрудник «Правды». Делегат Первого Всесоюзного съезда писателей. Написал немало, но, конечно, меньше, чем мог и хотел. Шестнадцать лет выпали из творческой биографии писателя не по его вине. В 1962 году был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Умер на семидесятом году жизни, в мае 1965 года…

А мы помним его. И читатели, любящие литературу нашу, помнят. И будут помнить.

Сергей Баруздин.