Читаем Через три океана полностью

Следующая погрузка была в Либервиле у Нигера 14 ноября. Характерным эпизодом здесь было то, что адмирал Рожественский, еще подходя к этому порту, объявил, как всегда, в категорическом тоне, что суда должны принять двойной запас угля. Для крейсера "Аврора" это вместо обычных 900 составляло 1800 т. С имевшимися в то время в ямах 620 тоннами оставалось допринять еще 1300. Эта совершенно неожиданная большая погрузка привела всех в уныние. Не допуская мысли о возможности выполнить приказание буквально, командир "Авроры" Е. Р. Егорьев попробовал, было, заикнуться о том, что, ведь, тогда придется завалить углем все жилые помещения крейсера. На это ему было сказано, что пусть он заваливает, что хочет, но 1800 т должно быть на палубе, и никаких разговоров больше по сему поводу не допускается. Что произошло дальше - описать трудно.

Работа была исполнена офицерами и командой молодецки: в 18 ч 15 мин было принято 1300 т, но зато на что стало похоже судно! Кают-компания переселилась в командирскую столовую. Прежнее помещение офицерской кают-компании почти сплошь завалили углем. Офицерский буфет был выломан и превращен в угольную яму. Кормовая машина была наглухо закрыта броневыми люками, а сверху погребена под слоем угля в 8 футов вышины. Сыпали уголь всюду, куда только было возможно. Когда все это было заполнено, начали валить уголь прямо на палубы, целые горы угля, не разрешив еще задачу, куда девать его впоследствии. Высказывались совершенно основательные опасения за неустойчивость судна при перегрузке верхней палубы около 400 т. Когда приказание адмирала было исполнено, то на верхней палубе высился уголь в рост человека; были оставлены лишь самые узкие проходы. После погрузки, окончившейся лишь в два часа ночи, люди, истомленные до последней крайности, впали в беспробудный сон, свалившись тут же, на угле, где кто работал. Но главное испытание этой ночи было еще впереди. Едва только угольщики успели благополучно отвалить от борта, как над эскадрой разразилась настоящая буря с тропическим ливнем. Все ближе и ближе подходили к нашей якорной стоянке молния и гром; наконец разразился такой удар и так близко, что все перепугались. На заваленной углем верхней палубе творилось нечто невообразимое: шпигаты, сточные трубы были забиты углем; вода, не успевая вытекать за борт, быстро поднималась, образовывая всюду черное месиво и море, того и гляди, угрожало залить судно через люки. Трудно было справиться с этой нежданной напастью: не хватало сил, не было умения. Только что сомкнувшая глаза команда была разбужена страшными раскатами грома и потоками ливня. Как полчище распутанных тараканов, они голые, грязные сновали всюду по палубе, спотыкаясь, толкаясь, нигде не находя себе пристанища. В силу ужасной необходимости шли в батарейную палубу, где при температуре около 40° дышать было нечем. А дождь так лил и лил, пока не перестал, и восходящее солнце застало крейсер, надо признаться, в весьма беспомощном состоянии. Все от мала до велика вооружились лопатами и, загребая, расчищая уголь, точно сугробы снега в метель, работая, не покладая рук, через три часа привели крейсер в довольно приличный вид: восстановили проходы, открыли и очистили шпигаты, уложили уголь в мешки и образовали из последних вокруг орудий брустверы.

После гигантской работы с углем на другой день утомленных людей потребовали на новую угольную погрузку госпитального судна "Орел" и буксира "Роланд". Работа эта снова продолжалась двое суток, а на крейсере за неимением свободных рук приборка наваленного угля шла страшно медленно.

По прибытии в Грейт-Фиш-Бей 23 ноября сигналом адмирала было сообщено, что в этой бухте грузиться будут пять броненосцев, к которым подойдут пять угольщиков, ожидавших нас там, а с их другого борта будут принимать уголь наши транспорты. Для последней цели были назначены люди с крейсеров, и это, в связи с тем, что у "Авроры" имелся еще полуторный запас угля, укрепило нас в надежде, что хотя бы на этот раз аврорцам удастся избегнуть угольной напасти.

Палуба в проходах почти что очистилась от угольных залежей, явился радостный простор, начали мыть борта, устанавливать на места снятые приборы стрельбы, подкрашивать избитую от угля окраску; успели выкрасить даже правый наружный борт. Все радовались, что хотя бы на несколько дней удастся вылезти из невероятной грязи. Не тут-то было. В девять часов вечера аврорцы были разочарованы приказанием допринять 300 т угля ночью, после того как угольщики освободятся от броненосцев. Около трех часов ночи подошел знакомый германец "Азия", с которого началась очень быстрая перегрузка 320 т, которую кончили к восьми часам утра. Работа по мытью и окраске, конечно, вся пошла прахом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Книга рассказывает о жизни и деятельности ее автора в космонавтике, о многих событиях, с которыми он, его товарищи и коллеги оказались связанными.В. С. Сыромятников — известный в мире конструктор механизмов и инженерных систем для космических аппаратов. Начал работать в КБ С. П. Королева, основоположника практической космонавтики, за полтора года до запуска первого спутника. Принимал активное участие во многих отечественных и международных проектах. Личный опыт и взаимодействие с главными героями описываемых событий, а также профессиональное знакомство с опубликованными и неопубликованными материалами дали ему возможность на документальной основе и в то же время нестандартно и эмоционально рассказать о развитии отечественной космонавтики и американской астронавтики с первых практических шагов до последнего времени.Часть 1 охватывает два первых десятилетия освоения космоса, от середины 50–х до 1975 года.Книга иллюстрирована фотографиями из коллекции автора и других частных коллекций.Для широких кругов читателей.

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары