Через три войны. Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941—1945

От комфортабельной обстановки, большого числа офицеров и генералов Главного штаба у меня, да и у Давыдова кружилась голова. Не помню, как долго пробыли мы в приемной, помню только, что нас направили в столовую, где накормили. После этого мы направились в Екатерининский дворец, видимо, там должен был состояться наш прием, но он в этот день не состоялся. Министру Гучкову было не до нас.

Наши офицеры от нечего ли делать, а может быть, для того, чтобы удержать нас с собой до следующего дня, предложили осмотреть дворец, на что мы охотно согласились. Екатерининский дворец, особенно зал заседаний, кабинеты блистали роскошью. Золоченая мебель, двери, стены, увешанные бархатом и шелком, зеркальный паркетный пол стесняли нас. Было как-то боязно, но все же мы обошли и осмотрели дворец. Старый придворный лакей, одетый еще в ливрею, подозрительно рассматривал нас, но ходил с нами и невольно пояснял дворцовые порядки.

Несмотря на диковинную роскошь дворца, которую интересно было смотреть, все же мы с Давыдовым стремились скорее попасть в комитет Советов рабочих и солдатских депутатов, который работал в Таврическом дворце. Но офицеры оставили нас при Главном штабе, где нам дали комнату.

На другой день всю нашу делегацию принял замес-'0 титель военного министра генерал Маниковский. Довольно пожилой, но убитый большим горем – революцией. Стараясь сохранять свое генеральское достоинство, он бодро вышел к нам. Поздоровался и сказал:

– Я вас слушаю.

Как было договорено ранее, я четко стал говорить:

– От имени 5-го драгунского Каргопольского полка 5-й кавалерийской дивизии докладываю, что солдаты просили нас передать вам, чтобы землю, которую отобрали у помещиков, крестьяне до прихода солдат с фронта не делили… Если они решат делить ее раньше, то пусть они учтут и нужды солдат и выделят земельный надел на них.

При этих словах генерал сделал на своем лице гримасу, посмотрел в сторону князя Абхази, тот в свою очередь пожал плечами.

Я продолжал:

– Что касается войны, то солдаты на это смотрят так. Они, то есть мы, фронтовики, хотим, чтобы вы направили всех тех людей, которые окопались в глубоком тылу, на фронт, а фронтовиков, которые воюют непрерывно четвертый год, отпустили бы домой.

Неожиданно для меня генерал Маниковский заплакал…

Я продолжал:

– За последнее время солдат на фронте стали плохо кормить. Если улучшите пищу солдатам и пришлете новое пополнение, отпустите фронту больше боеприпасов, то мы будем сражаться с немцами.

Этим я хотел успокоить заместителя военного министра, но он меня уже не слушал. Он слушал князя Абхази, который с присущей ему горячностью кавказского человека утверждал, что солдаты на фронте будут драться до победного конца. Видимо, это и хотел услышать генерал Маниковский, так как после речи Абхази он просиял и начал целовать его.

Мы стояли с Давыдовым и удивленно пересматривались между собой. Я думал, откуда взял князь Абхази такое заверение, что солдаты будут драться до победного конца. Почему это он говорит от имени солдат неправду. Мне хотелось заговорить об этом, но я побоялся.

Четко повернувшись направо кругом, мы вышли из приемной военного министра. Офицеры после этого не соизволили даже и заговорить с нами.

На другой день, захватив котомки, мы с Давыдовым были уже в Таврическом дворце. В комендатуре нас зарегистрировали и отвели нам жилье. Здесь же мы узнали порядок работы комитета. Так наша делегация распалась. Мы остались в Совете рабочих и солдатских депутатов.

Вечером этого или второго дня нашего пребывания в Петрограде мы были на заседании Совета. На этом заседании обсуждалась и принималась декларация Совета рабочих и солдатских депутатов к трудящимся всего мира. Председательствовал на этом заседании Чхеидзе, а с докладом выступал Церетели.

На заседание прибыли только что вернувшиеся из ссылки Брешко-Брешковская и Вера Засулич. Меньшевики устроили Брешко-Брешковской овацию, называли ее бабушкой русской революции.

Доклад Церетели, как мне казалось, прошел хорошо. Он говорил горячо, убедительно и спокойно. Но когда развернулись прения по докладу, заседание приняло бурный характер. Особенно при выступлении большевиков. Достаточно было большевику-оратору сказать, что бремя народа может облегчить только конец войны, а сегодня Россия должна, невзирая ни на что, заключить мир, выйти из войны – и сразу раздавались неистовые крики «долой!», топот на скамьях меньшевиков и представителей других буржуазных партий. В это же время масса солдат с фронта награждала большевистского оратора громом аплодисментов.

Много энергии нужно было затратить председательствующему, чтобы успокоить страсти, навести порядок в зале. «Лишить слова!» – кричали меньшевики. «Дать слово!» – кричали большевики. И вновь большевистский оратор говорил, что война ведется в интересах капиталистов и, пока мы не порвем связи с капиталистами, представители которых сидят здесь в боковых ложах, до тех пор трудящиеся, рабочие и крестьяне России, будут нести всю тяжесть войны и помирать с голоду.