Через три войны

Кажется, в этот день мы не ели, не пили в ожидании фуражира. Наконец он приехал.

- Нате вашу газетку. Только на самокрутки она и годится, а спекулянт за нее целковый содрал!

Теперь, пятьдесят с лишним лет спустя, я уже не помню, что это была за газета, выветрилось из памяти ее название, да и не в названии дело. Но хорошо помню, как прочитали мы в ней: "2 марта Николай Второй Романов отрекся от престола в пользу своего брата Михаила". Ниже сообщалось: "Михаил также отрекся от престола на следующий день, третьего марта".

"Что это значит? Как отрекся, почему отрекся? Не по доброй же воле оставил престол?" Все перемешалось в голове. Кто объяснит, где собака зарыта? К кому пойти?

Посовещавшись, я и еще несколько солдат решили обратиться к нашему эскадронному командиру Козлову. Это был неразговорчивый и строгий служака, но солдаты уважали его за справедливость.

Встретил нас Козлов хмуро. На первый же вопрос ответил вопросом:

- Откуда узнали?

Показали ему газету. Эскадронный посмотрел на нас исподлобья, поджал тонкие губы:

- Это все - высокая политика. Я человек военный, в политику не вмешиваюсь. И вам не советую...

С тем мы и ушли.

На следующий день нам удалось раздобыть новую газету. Хоть и туманно было там написано, но поняли мы, что в Питере произошли важные события. Короче говоря, революция! Что это означало, мы тогда еще себе плохо представляли, но пришли к одному выводу: хуже, чем при царе, не будет.

Среди нас, кавалеристов, не было большевиков, может быть, один только Исаев. Но ветер свободы, гулявший по России, залетел и в нашу глухомань. Все сразу решили: надо что-то делать, действовать! Стремление это было еще не осознанным, возникло оно стихийно.

Однажды собрались мы на лужайке, смотрим друг на друга, и кому-то бросилось в глаза, что очень уж много среди нас георгиевских кавалеров. На кого ни поглядишь - то медаль на груди, то крест, два креста, а то и полный набор - все четыре. И не удивительно: не один год воевал наш полк.

И опять верную мысль высказал Исаев: раз царя больше нет, долой царские регалии!

- Не выбрасывать же кресты, - возразил Исаеву Кулешов. - Как-никак серебро да золото.

- Зачем выбрасывать? Пожертвуем их в фонд революции, - предложил Исаев.

Сказано - сделано. Кто-то притащил мешок, и здесь же, на лужайке, в него посыпались георгиевские кресты и медали. Это был наш первый отклик на революционные события.

Отныне мы заботились главным образом о том, чтобы раздобыть газеты. Каждый день мы снаряжали на станцию посыльного, и он приносил все, что удавалось там найти. Обычно это были зачитанные, уже прошедшие через многие руки газетные листы.

Так как газеты попадались разных партий - и кадетов, и меньшевиков, события в каждой из них толковались по-своему, оттого и сумбур в наших головах был еще больший.

Однажды встречаю Константина Рокоссовского - он служил в нашем полку, только в другом эскадроне. Идет мрачный. Остановились, закурили. Спрашиваю, как он смотрит на события. Оказывается, и у них в эскадроне тоже никто толком не поймет, что же происходит в России.

В конце концов мы все же выудили из газет то, что касалось нас непосредственно: повсюду - и в тылу, и в армии - создаются Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Стало быть, и нам надо объединяться...

...Полк снова уходил в окопы. На этот раз драгуны сменяли на позициях гусарский Александрийский полк.

В этом полку служил мой земляк Петр Лыков. Встретились мы с ним и, как обычно бывает между земляками, сначала заговорили о родном селе - где кто теперь, что пишут из дому. А потом поделились свежими солдатскими новостями.

Лыков рассказал мне, что им приказано снять с погон трафарет - букву "А", обозначавшую имя царицы - шефа полка.

- Всю неделю соскабливаем краску с погон, а она так впиталась, что ее никак не счистишь, - сетовал Лыков. - Ребята смеются: "Вот беда свалилась на нашу голову. От царя избавились, скинули Николашку с трона, а царицу Александру никак с погон сбросить не можем. Засмеют теперь нас, гусар, драгуны". Да и есть над чем посмеяться. Погоны после чистки стали как тряпки, а метка от трафарета все равно заметна.

- А вы совсем сбросьте погоны, - предложил я.

Лыков возмутился:

- Ты что, Тюленев, рехнулся? Какой же солдат без погон?

- Ничего! Попа и в рогоже можно узнать.

Неожиданно Лыков задал мне вопрос:

- А что, Тюленев, в вашем полку получен указ, чтобы впредь в армии личный состав на "вы" друг к другу обращался?

Я ничего об этом не слышал.

- Так вот знай, - стал просвещать меня Лыков, - у нас уже зачитан приказ. Теперь мы должны величать друг друга "господин солдат", "господии ефрейтор", "господин унтер-офицер"... И начальство: "корнет", "поручик", "штабс-ротмистр", "ротмистр", "полковник" - все господа! Титулы "ваше благородие", "превосходительство" отменяются. А что, здорово Керенка придумал?

- Здорово-то здорово, - усомнился я, - да какая нам от этого польза? Права-то у офицера остаются прежние, хоть солдата и господином будут называть. Вот войну бы отменили, тогда другое дело.

- Да, не мешало бы, - согласился Лыков.