Через Урянхай и Монголию

Фабрика, руководителем которой я должен был стать, в результате хаотичного и неумелого хозяйствования, представляла собой настоящие руины. Работники были недисциплинированными, относились ко мне недоверчиво, и нужно было много усилий, такта и настойчивости, чтобы запустить в движение эту машину и довести до нормального состояния. Строгий порядок, который я налаживал с момента занятия своей должности, вначале был причиной недовольства многих работников. Однако постепенно наиболее упорные начали втягиваться в новый режим. Благодаря исключительно выгодным материальным условиям (деньги на проведение работ обеспечивал Союз Банков, под управлением которого находилась фабрика), удалось мне провести целый ряд запрещённых советской властью торговых операций, что очень положительно повлияло на развитие фабрики. Работа подвигалась вперёд в быстром темпе.

Неожиданное расположение в Минусинске 27 Дивизии Пятой Советской Армии повлияло отрицательно на течение жизни этого, до сих пор относительно спокойного, города. Для меня лично, как для управляющего фабрики, начался период целого ряда неприятностей и недоразумений, связанных с положением, которое я занимал. Постоянные заказы большевиков, за которые они не платили ни гроша, и которые должны были, как «срочные», быть выполнены с просто небывалой пунктуальностью, вели фабрику к упадку, меня же — к последней степени расстройства.

Случилось даже, что когда однажды я отказался принять заказ, оправдываясь тем, что не могу его выполнить без разрешения вышестоящей власти, рыцарский представитель большевистской армии вытащил из-за пояса револьвер и, приставив его к моему виску, крикнул:

— Контрреволюционер! Убью на месте!

Если бы не активное вмешательство моих рабочих, которые неожиданно для меня самого вырвали у храброго «защитника пролетариата» револьвер и отвели его в «Революционный Трибунал», всё это дело могло бы принять значительно более неприятный для меня оборот. Несмотря на благожелательную позицию, какую заняли по отношению ко мне рабочие и фабричные власти, был два раза арестован большевиками на основании обвинения в спекуляции и два раза выпустили меня из Чека по поручительству фабричного комитета. Но в таких условиях работать в дальнейшем было невозможно.

Я начал хлопотать с целью перевода меня в другую местность, но как дирекция, так и работники не хотели об этом слышать.

Случилось, однако же, нечто, что заставило меня бежать. Однажды появился на фабрике комиссар 27 Большевистской дивизии, который распознал во мне контрреволюционера. Напрасно старался я его убедить, что я не тот, за кого меня принимают.

Прощаясь со мной, комиссар предупредил, что вскоре явится снова для тщательного выяснения всего этого дела.

Я немедленно сообщил о грозящей мне опасности дирекции, прося о моём немедленном переводе или освобождении от обязанностей. В этот же самый день меня послали в деревню Ермаковскую, находящуюся в 70 км южнее, куда также приехал со мной Лукасевич. Однако вскоре после прибытия в Ермаковскую я был арестован и препровождён в Чека.

II. ТЮРЬМА И ПОБЕГ

Теперь начался для меня один из наиболее тяжёлых периодов моей жизни.

Ужасная грязь и зловоние, господствующие в большевистских тюрьмах, происходящие каждую ночь следствия, исключающие возможность сна и отдыха и доводящие нервную систему заключённых до крайнего напряжения, депрессии, используются большевиками в целях вырывания у заключённых нужных им показаний — всё это складывалось в совокупность, смертоносную для тела и духа несчастных жертв большевистской системы.

Следствия проводились почти исключительно ночью, что ещё более усиливало ужас положения.

Происходили же они следующим образом. Вызванного заключённого под эскортом двоих чекистов вводили в следственное помещение. Окна помещения были закрыты тёмными портьерами. Посреди комнаты, у длинного стола с разбросанными бумагами, сидели председатель суда, секретарь и машинистка. Вокруг — на стульях, полках и окнах бесчисленное количество револьверов и разбросанных патронов. Стены увешаны карикатурами истязаемых «буржуев», генералов и духовенства. На центральной стене — огромное красное полотнище с надписью: «Да здравствует революция и пролетариат», несколько ниже — портреты Ленина и Троцкого, у дверей — солдат, вооружённый винтовкой, саблей, револьвером и несколькими ручными гранатами. Рядом с заключённым находится шкаф с готовыми для выстрела револьверами. Полумрак, висящий в помещении по причине слабого освещения, мрачные лица судей — всё это вместе создаёт неправдоподобное ощущение инквизиции.