Через Урянхай и Монголию

На этом-то постое барон поручил мне расспросить на немецком языке капитана Майера, потому что я владел этим языком совершенно безупречно. Немец вскоре разговорился, принимая меня за земляка. Он признался, что в настоящее время его фамилия является псевдонимом, потому что в действительности он происходит из известной в Германии дворянской семьи. Он-то и познакомил меня подробно с планом большевистской кампании, удивляясь смекалке и ловкости перемещений барона. Большевики потеряли уже якобы около сорока тысяч человек в песках Монголии, оставшаяся же часть износила в походе не только обувь, но и собственные подошвы, умирала от яда тарантулов в чудовищных мучениях, страдала от отсутствия воды и продуктов питания. Однако большевики не могли отказаться от похода, потому что их штаб преждевременно отрапортовал Москве о ликвидации барона Унгерна, следовательно, им нужно было теперь добиться всяческими силами уничтожения врага, о победах которого широко расходились вести. В конце допроса Майер обратился к собравшимся у костра офицерам со следующими словами:

— Знаю, что буду расстрелян, но советую вам не сдаваться. Ваши фамилии записаны, и вы заочно приговорены к казни.

Признание Майера не принесло ничего нового барону. Потому что барон располагал целой пачкой актов, касающихся планов захвата нашей дивизии.

Нужно было снова убегать, снова обманывать бдительность врага. В этот же вечер мы двинулись дальше. Поход наш в настоящее время проходил в неописуемо трудных условиях. Делали мы 100–170 вёрст ежедневно, меняя коней два-три раза в сутки, отдыхая по два-четыре часа, питаясь наполовину сырым мясом, по-киргизски засовывая его под седло. Пробегали мы широкие степи, ущелья и распадки, тайгу и болота, горы и долины. Когда не удавалось разминуться с большевиками, сражались мы с ними не на жизнь, а на смерть. Поэтому были оплакиваемы шансы дивизии «кровавого» барона: только стволы карабинов блестели, всегда готовые к бою. Сам Унгерн шёл во главе разведки, невидимый для остальной части колонны; тыловое охранение вёл генерал Резухин.

Наконец, когда кони совершенно падали без сил, задержались мы на пятый день на Джиде, где нас безрезультатно бомбили самолёты большевиков. Мы стояли в долине целые сутки, давая людям и лошадям возможность отдохнуть. Солдаты купались в реке, животные щипали сочную траву. Не жалели еды, щедро раздавая её. Благодаря бурятам, которые устроили временную почту, Унгерн знал о передвижениях большевиков, даже знал отряды, их численность и фамилии командиров. Теперь нас преследовала большевистская кавалерия с двумя дивизионами горной артиллерии. Войска наших преследователей были рассеяны по всей Монголии: на левом берегу Селенги и в Троицкосавске. Из Иркутска, по Тункинскому тракту к озеру Косогол и к Хатхылу, были также посланы значительные силы, все же дороги и тропы, ведущие к российской границе, были под постоянным наблюдением летучих отрядов. Почти сто тысяч человек охотились на наш отряд, состоящий едва ли из шести тысяч партизан.

Однако Унгерн не падал духом, потому что очень рассчитывал на умение и быстроту своего отряда. Двигаясь вдоль Джиды, встречал барон много казаков-охотников, но мобилизовал только молодых и холостых. Жители хуторов, неимоверно гостеприимные, щедро снабжали унгернцев продуктами питания, а взамен получали золото и разные товары. За станицей Жагирской нас догнали большевики, но, благодаря нашей отлично устроенной засаде, они отказались атаковать Унгерна с близкого расстояния. С того времени они постоянно двигались за нами, но на соответствующем расстоянии, часто атакуемые арьергардом генерала Резухина.

Около станции Асаргинская мы переправились через Джиду, входя в цепь гор, лежащих между Россией и Монголией. Вначале попадались нам бурятские улусы и охотничьи шалаши, потом погрузились мы в глухую девственную тайгу, где впервые среди столетних сосен и берёз раздавались резкие звуки военной команды. Среди зарослей, где до сих пор мелькали только гибкие тела оленей и серн, передвигались сотни вооружённых наездников, орудия, госпитали, стада тягловых и рогатых животных. Время от времени на крутом скальном обрыве нас приветствовал глухим рёвом медведь, прогоняемый вскоре выстрелами солдат, или же рысь пыталась прыгнуть на шею какого-либо коня или же всадника, но прежде, чем она это делала, замеченная быстрыми глазами монгола или татарина, падала мёртвой.

Тайга не слишком приветливо встречала непрошенных гостей, ставя на пути завалы из стволов деревьев и острых камней, шумящие водопады или глубокие скальные расщелины, широкие озерца и топкие болота.

Над головами клубились рои мошки, несносно жужжащие и кусающие немилосердно. Однако сами мы справлялись со всеми препятствиями: от мошки закрывали лица шёлковыми платками, а коням прицепляли пучки пахучих трав или спасались дымом трубок.