Через все преграды

Микелис сердито прищурился на него, оглянулся на окна, где изредка мелькали ноги прохожих, и сердито прошептал:

— Знаю я… К тому черту косому, к Визулю ездите! Попомните мое слово: отвернут вам в гестапе головы! Красная Армия — сила и то не может немца сдержать, а вы… вояки!

— Перестань, папа! — резко возразил старший сын, — Ты надеешься отсидеться от войны в своем домишке, думаешь спрятать в него голову, как гусак под крыло! Не даст фашист никому покоя, пока хозяйничает на нашей земле! Теперь война такая, середины нет: либо нашим помогай, либо Гитлеру. Кто думает тихо да мирно работать у немца, тот первый ему помощник. Так и знай!

— Чем же я ему помогу, если трубы буду чистить да печи класть? А? Чем? — загорячился Микелис…

— Тем, что будешь добровольно сотрудничать с ними. За тобой другие латыши потянутся. Всем трубочистами не быть — придется на заводы идти работать. А фрицикам того и надо.

— Это теперь надолго! — безнадежно махнул рукой Валдис на споривших и отвел Илью в сторонку: — Ты умеешь на велосипеде ездить?

— Нет.

— Ах, черт!.. Ладно, поедем на одной машине.

— Куда?

— На станцию. Там сейчас пленные женщины вагоны моют. Посмотришь, нет ли среди них твоей мамы.

В тупике, поодаль от других поездов, стоял длинный товарный состав. В крайних вагонах женщины заканчивали мытье палов. Возле них ходили два немца с винтовками.

Валдис уверенно направился к пожилому добродушного вида солдату, с которым, вероятно, разговаривал раньше.

— Мальцайт! Я привел того мальчика, — сказал он. — Можно ему посмотреть?

Немец-часовой огляделся, потом, подозвав к себе товарища, тихонько посовещался с ним.

— Пусть смотрит, пока унтер-офицера нет, — сказал он Валдису и отошел в сторону.

Еще издали Илья бегло оглядел вагоны, в которых работали пленные, но никого из знакомых среди них не заметил. Босые, истощенные женщины, одетые кто в почерневшую военную гимнастерку, кто в гражданское платье, висевшее грязными лохмотьями, с любопытством наблюдали за ними.

Перебегая от вагона к вагону, Илья заглядывал внутрь и торопливо объяснял:

— Тетеньки, я свою маму ищу. Она в лагере пленных. Может, знаете кто?.. Самохина — фамилия. С родинкой на нижней губе, вот здесь!..

— Her, дорогой, не знаем. Не видели, — сочувственно отвечали ему. — Народу в лагере много.

У одной двери его остановила высокая хмурая женщина в военной форме со знаками отличия военврача. Держалась она со спокойным достоинством, отличающим мужественных людей в трудное время.

— Ты расскажи толком, — склонилась она к подростку, — а мы в лагере поищем ее.

Илья начал рассказывать и вдруг смолк. Из соседней теплушки выглянула пленная с растрепанными седыми волосами. Совсем еще молодое лицо ее посинело, как от холода. Громадный багровый кровоподтек почти полностью закрывал правый глаз.

При виде мальчика она вскинула руку.

— Илюша! Живы! — простонала она и, казалось, не спрыгнула, а бессильно, как мешок, свалилась на песок.

Только теперь, по голосу, Илья узнал, что это мать Наташи.

— Людмила Николаевна! Людмила Николаевна! — выкрикивал он, помогая ей подняться. — И мама здесь? Да? Да?…

Исаева не то рыдала, не то безумно-истерично хохотала, прижимая его к своей груди:

— Живы! Голубчик!.. Где она, моя крошка? Где?!

— Нашел-таки! Вот счастье! — восклицали в ближайшем вагоне.

— Мать нашел?

— Нет, знакомую. О матери спрашивает.

— Должно быть, вместе были.

— Наверно… Тише, слушайте!

Валдис, бросив велосипед, подбежал к ним, но остановился, не решаясь вмешаться в их разговор. Потом махнул рукой, вскочил на велосипед и умчался.

В слепом материнском эгоизме Людмила Николаевна ничего не хотела слышать, кроме известий о своей дочери.

— Ты когда Наташу в последний раз видел?

— Два дня назад, — не задумываясь, врал Илья, чтобы успокоить ее.

— Скучает, наверно? Обо мне спрашивает?

— Конечно. Все время…

Отвечая на вопросы, Илья с трудом узнал о своей матери. Мама была жива и находилась в лагере вместе с Исаевой.

— Да, я и забыла! — виновато воскликнула Людмила Николаевна. — Здесь же работает и Ольга Павловна. Их за водой увели.

— Неужели? Я ее увижу?

— Они должны скоро вернуться. Только поговорить тебе с ней не удастся. Унтер заметит — убить может. Такой изверг!

Как раз в это время среди пленных послышались крики:

— Унтер! Жаба идет!

Пожилой немец, тот самый, что разрешил свидание, торопливо подбежал к женщине и к мальчику, растолкал их.

Подруги, подав Людмиле Николаевне руки, поспешно затащили ее в вагон. Илья отбежал в сторону за штабеля шпал, откуда хорошо было видно все, что делалось возле вагонов.

— Лёс! Лёс! Р-работа, р-работа! — вопил конвоир, изо всех сил колотя палкой по дверям.

Но пока унтер-офицер был далеко, пленные, не обращая внимания на этот тарарам, перекликались между собой.

— …Работа кончена. За водой больше не поведет!

— Да, прямо в лагерь!

— Не удалось им поговорить. Ах, бедные!..

Женщина-врач выглянула из-за двери, громко сказала соседям:

— Товарищи, мы продлим их свиданье! Выливайте грязь на пол, будем мыть снова! Передайте дальше!

В соседнем вагоне на мгновенье замялись, потом поддержали ее: