Чернь и золото

Таниса в отличие от большинства арахнидов не привыкла повелевать рабами. Жуканы гордились тем, что не держат их, клеймили работорговлю как безнравственный промысел и уверяли, что наемные слуги работают лучше. При этом она знала, что ее фамильное достояние нажито рабским трудом, что в муравинских городах до сих пор разводят невольников и что рабовладение — идея отнюдь не новая. Но Харальду ей определенно не хотелось принадлежать, а он еще казался мягче многих своих соплеменников. Как-то вечером в сильном подпитии он рассказал ей о восстании в Минне — Таниса знала название этого города со слов Стенвольда. Его рабы, сказал он, тоже взбунтовались, и их пришлось перебить — но это ничего, им быстро нашлась замена. Муравины или арахниды, по всей вероятности, тоже казнили бы мятежных рабов, не забывая при этом, что лишают жизни себе подобных; Харальд же смотрел на своих рабов как на инвентарь, пришедший в негодность.

«Высокое небо» уже пять суток совершало свой величественный путь над холмами, реками, поселянами и разбойниками. Харальд, разумеется, хотел переспать с Танисой, но она всячески тянула, ссылаясь на опьянение, поздний час и прочее. Неустанно изобретая все новые отговорки, она сознавала, что он уже считает ее своей собственностью — в будущем это сулило немало проблем.

Не спрашивая в лоб, каковы его планы, она ловко рулила беседой и знала, что ему поручено разыскать некоего жукана из Коллегии. Это задание он расценивал как неудавшееся, винил свое начальство за пустую трату времени и с большим недовольством возвращался так скоро в покрытый копотью Геллерон. О Коллегиуме он отзывался как о признанном культурном центре Нижних Земель. «Мы хотим понять вас, — повторял он, ни разу не добавив: — Перед тем как вас захватить», — но эта мысль, вопреки его уверенности в обратном, была написана на его лице крупными буквами.

Стенвольд рассуждал верно и ловко ушел из силков. Таниса уважала его все больше и задавалась вопросом, откуда у нее это умение манипулировать другими людьми — от рождения или приемный отец тоже внес свою долю?

Сальма был начеку. Это могло произойти где угодно, даже в салоне. Осоиды не отличались тонкостью и стали сговариваться, как только его увидели.

В конце концов они вдвоем преградили ему дорогу в коридоре каютной палубы. Черная с золотом броня легких воздушных сил защищала их от плеч до колен, оставляя открытыми руки, голени, бока и лица.

Однако они были крупнее его, и их было двое.

— Не думали найти здесь кого-то из ваших, стрекозел, — начал один.

Сальма вежливо поднял бровь.

— Сбежал с тонущего корабля, так? — продолжал солдат.

Второй молчал, держа наготове кулаки с двумя костяными крючьями.

Сальма улыбался. Он был без верхней одежды, но тяжесть меча в изнаночных ножнах вселяла уверенность. Внутри в нем все натянулось подобно струне, хотя внешне этого не было видно.

— А может, шпион, — сказал первый солдат второму. — Шпионит там, где ему не положено.

— Тут ему точно нечего делать, — согласился второй.

— И пользы им от этого чуть, — подхватил первый. — Шпионь не шпионь, мы все равно придем. — Он всячески пыжился и выпячивал грудь перед Сальмой, на что тот отвечал все той же безмятежной улыбкой. — Я много ваших поубивал. Вы и воевать-то правильно не умеете. Муравины, пчелиды, даже мушиды — все дерутся лучше, чем вы.

— Господа, а в чем, собственно, дело? — весело поинтересовался Сальма.

— В том самом! Зря ты думаешь, что удрал далеко. Мы придем, стрекозел. К вам пришли и сюда придем.

В наступившей внезапно тишине послышалось шарканье ног, и на пороге одной из кают возникли двое жуканов. Красноречивый солдат отступил, скаля зубы, но второй чиркнул шпорами по воздуху там, где только что стоял Сальма. Тот, не вынимая меча, выставил обе ладони вперед. Осоид, явно знакомый с оборонительным искусством стрекозидов, все равно приготовился к драке, но разговорчивый товарищ потащил его прочь. Нарушили приказ, догадался Сальма — но ведь осоидов, как известно всем, раздразнить проще простого.

* * *

Корабельные механики, как любой технический персонал, были людьми практичными и не примешивали к работе политику. Когда Тото убедил их, что понимает в машинах, на его происхождение махнули рукой. Вскоре он уже знал всех и каждого в тесном, закрытом для непосвященных мирке, состоявшем из дюжины чумазых мужчин и женщин. Пассажиров здесь считали грузом, способным нажаловаться, воздушный Экипаж — бесполезным балластом, а себя — той самой силой, которая держит корабль в воздухе так же верно, как если бы они несли его на плечах.