– Что, засечь могли? – заговорщически понизив голос, спросил майор. – Давай, Ваня, колись.
– Могли, – согласился тот. – Приходили сегодня трое, интересовались тобой. «Так, – подумал Проскурин, – ну вот и началось. Значит, они успели раньше, чем я полагал. В любом случае, поверили они Ивану или нет, человечка своего наверняка оставили. Стало быть, и крутится сейчас где-нибудь неподалеку невидимый флик. Умница, капитан, умница. Как учили в высшей школе: один раз может оказаться случайностью, но два – это уже закономерность».
В это время в припаркованной на соседней улице машине широкоплечий парень в кожаной куртке повернулся к своему спутнику-водителю. На переднем сиденье «Жигулей» вращалась бобина магнитофона. Третий, такой же широкоплечий и румяный молодец, стоял в подъезде, у открытого окна на втором этаже, метрах в тридцати от скамейки, на которой беседовали Проскурин и Ипатов. В руке наблюдатель сжимал микрофон направленного действия – длинную толстенькую трубку с заглушкой на конце, смягчающей посторонние шумы. Звук передавался на небольшой приемник, висящий у широкоплечего на поясе. С приемника усиленный сигнал приходил на антенну, укрепленную на крыше «Жигулей», а оттуда подавался на магнитофон. На голове оператора красовались наушники, большие, словно локаторы. Еще один гончий пес капитана Сулимо старательно щелкал мощной «Минолтой» с навинченной на объектив насадкой телевика. Этот человек многое умел делать профессионально, в том числе и фотоснимки. Он отщелкивал кадр за кадром. Вот Ипатов передает Проскурину документы, вот они беседуют, вот Ипатов поясняет что-то, указывая в бумажку коротким пухлым пальцем. Наклонившись вперед, фотограф коснулся плеча звуковика, и тот слегка повернул голову: «Что?» Брови фотографа поползли вверх. Беззвучный вопрос означал: «Ну, как?» Звуковик поднял левую руку с оттопыренным большим пальцем: «Замечательно».
– Ты испугался, Иван? – спросил вдруг майор, глядя приятелю прямо в глаза. Ипатов промолчал.
– Испугался, – утвердительно покачал головой, отвечая на свой же вопрос, Проскурин. – Испугался, что придут к тебе и предъявят счет. Скажут: «Вы помогали майору ФСК Проскурину Валерию Викторовичу?» И тебе опять придется объяснять, что ты, мол, не хотел, что не знал обо всех этих обвинениях, которые, в сущности, липа. Ты ведь понимаешь, что это липа, Иван, правда? Тот вдруг ощерился:
– А ты как думаешь, Валера? Это ты у нас такой бессребреник. Тебе что Москва, что Шахтинск, что яранга где-нибудь в тундре, все по фигу, да? А мне нет. Открой глаза-то, Валера, открой. Осмотрись. Куда ты лезешь? Ты хоть понимаешь, в какую историю ты нос сунул? Если не понимаешь, то сходи в библиотеку, газеты почитай. Сразу поймешь, какие люди за всем этим стоят. Давай, не поленись.
– Иван, – тихо и уверенно сказал Проскурин, – ты сказал им, где мы встречаемся, да? Когда я звонил, они ведь были у тебя в кабинете, верно?
– Сказал я им или нет, роли не играет. Они и так знают, где ты и что делаешь.
– Но ты все-таки сказал им. Скорее всего они даже помогли тебе сведения собрать. Уж больно картина полная. Честно говоря, Ваня, такого подарка я не ожидал. Думал, конечно, что ты факты кое-какие надыбаешь. Надеялся. Ты ведь мужик ушлый. Но о таком досье я и мечтать не мог. Половину бумаг они тебе предоставили? Иван посмотрел на него и тихо ответил:
– Я проверил эти факты.