Черная беда

После того как все это огромное войско, обрушившись на Матоди, просочилось через городские ворота, оно, словно вода из сгнившего шланга, брызнуло в разные стороны, разлилось по всему городу реками и ручьями. Люди, скот и птица, выбиваясь из основного потока, рассыпались по улицам и переулкам, устремились в тупики и за ограды домов. Посреди несущейся толпы стояли, продолжая бить в барабаны и дуть в трубы, одинокие музыканты; некоторые туземцы, отделившись от основной массы, танцевали группами в проходах между домами; двери винных лавок были сорваны, и вскоре разыгравшееся на улицах города празднество приобрело несколько неожиданный, мрачноватый колорит: опьяневшие воины, дабы продемонстрировать, на что они способны в бою, набрасывались с ножами и дубинками на своих бывших товарищей и жестоко с ними расправлялись.

— Черт, — вырвалось у Коннолли, — поскорей бы сбыть с рук всю эту команду! Неужели его люди действительно дали деру? В этой проклятой стране все возможно.

На улицах не было ни души. Только испуганные глаза наблюдали в щели между ставнями, как медленно растекается по городу армия победителей. На главной площади генерал остановил гвардейцев, а также тех туземцев, которые еще подчинялись дисциплине; и когда те, жуя сахарный тростник, с хрустом грызя орехи и полируя зубы короткими щепками, уселись на корточки, он, не слезая с мула и перекрывая шум пировавшей на соседней улице солдатни, обратился к своим доблестным воинам с традиционной речью:

— Гвардейцы! Вожди и туземцы Азанийской империи! Выслушайте меня. Вы — герои. Вы отважно сражались за своего императора. Бойня удалась на славу. За это вас будут чтить ваши дети и дети ваших детей. В лагере прошел слух, что император уплыл на большую землю. Я не знаю, правда ли это, но если он действительно уехал, то только для того, чтобы привезти вам с большой земли награду. Но что может быть лучшей наградой для солдата, чем смерть его врага?!

— Гвардейцы! Вожди и туземцы Азанийской империи! Война окончена, и теперь вы имеете право на отдых и развлечение. Вы можете делать все что хотите, кроме двух вещей: во-первых, вам нельзя трогать белых людей, грабить их дома, брать их скот, добро и женщин; и, во-вторых, — разжигать огонь на улицах и в домах. Тот, кто нарушит эти приказы, будет убит. У меня все. Да здравствует император!

— Гуляйте, ребята, — добавил он по-английски. — Сегодня ваш день. Развлекайтесь вволю. А мне первым делом надо бы почистить перышки да заморить червячка.

Генерал подъехал к отелю «Азания». Здание было погружено во мрак, ставни наглухо закрыты, двери заколочены. Двум денщикам главнокомандующего объединенными усилиями удалось взломать дверь, и Коннолли проник внутрь. Даже в лучшие времена, когда в Матоди из Европы дважды в месяц приплывал пароход и европейские туристы веселой гурьбой бродили по городу, у «Азании» был угрюмый, неприветливый вид. Сегодня же генерал Коннолли, который в одиночестве прошелся по пустым, нежилым комнатам, почувствовал себя здесь заживо погребенным. За прошедшую ночь все, что только можно было вынести из комнат и снять со стен, было снято, вынесено и тщательно куда-то припрятано. По счастью, единственная имевшаяся в наличии ванна сохранилась, и Коннолли решил незамедлительно ею воспользоваться, приказав своим денщикам накачать воды и распаковать чемоданы. Спустя час генерал вышел из ванной в весьма мрачном настроении, однако чистый, бритый и вполне прилично одетый. Из отеля Коннолли отправился в форт, где на башне в неподвижном воздухе тряпкой повис императорский флаг. Жители домов, расположенных за крепостной стеной, также не подавали никаких признаков жизни: никто его не приветствовал, никто не оказывал сопротивления. По улицам, прижимаясь к стенам, крались мародеры, а прямо перед ним из сточной канавы внезапно выпрыгнул какой-то перепуганный индиец и, точно заяц, перебежав дорогу, скрылся. Только в доме миссионера генералу удалось кое-что разузнать про императора. Когда Коннолли подъехал к миссии «белых отцов», он увидел в дверях канадского священника, здоровенного детину с окладистой бородой малинового цвета, в белой сутане и широкополой соломенной шляпе, который, схватив за волосы бригадного старшину императорской гвардии, тряс его изо всех сил. Заметив приближение генерала, преподобный отец, продолжая одной рукой крепко держать старшину за черные вихры, а другой вынув изо рта манильскую сигару, радушно помахал Коннолли и сказал:

— Привет, генерал. С победой вас. Заставили вы нас тут поволноваться, ничего не скажешь. Этот тип случаем не из вашей армии?

— Да, вроде бы. Что он натворил?

— И не спрашивайте. Возвращаюсь после мессы, а этот мерзавец уплетает мой завтрак. — Последовал страшный удар, и бригадный старшина приземлился на другой стороне улицы. — Еще раз увижу, что кто-то из ваших ребят околачивается возле миссии, — шкуру спущу. Когда войска входят в город, всегда творится черт знает что. Помню, во время восстания герцога Джапета эти негодяи забрались в инфекционную больницу и насмерть перепугали медсестер.