Наконец молебен подошел к концу, двери собора распахнулись, трубачи на ступеньках затрубили в фанфары, и застывший на площади духовой оркестр заиграл национальный гимн. На пороге показалась процессия. Впереди шел хор дьяконов, за ними следовали священники, епископы, патриарх, и, наконец, под парчовым балдахином, который с четырех сторон держали на высоких шестах четверо вельмож, появился путающийся в длинной мантии император. По тому, как он держался, неясно было, отдавал ли он себе отчет в том, что происходило. Помазанник, по-видимому, не привыкший к шелковой мантии и драгоценностям, то и дело с раздражением поводил плечами, чесался и все время, беспокойно оглядываясь, подымал правую ногу и встряхивал ею, отсутствие на лодыжке цепи, вероятно, очень его смущало. Святое миро, которым он только что был помазан на царство, стекало у него по носу и капало с седой бороды на землю. На каждом шагу император спотыкался и останавливался как вкопанный, двигаясь дальше только после того, как один из сопровождавших его вельмож почтительно подталкивал его в бок. Следуя за монархом, мсье Байон, Уильям и представители местной аристократии направились в сторону помоста, воздвигнутого на соборной площади для торжественной церемонии.
Появление императора и его свиты толпа встретила восторженными криками. Ахона подвели к сооруженному на помосте трону и стали, одну за другой, вручать ему королевские регалии. Держа в руке королевскую шпагу, патриарх обратился к монарху со следующими словами:
— Ахон, я вручаю тебе эту шпагу Азанийской империи. Поклянись, что будешь сражаться во имя Справедливости и Веры, в защиту своего народа, во славу нации!
Император что-то пробурчал, и шпага на пестрой перевязи под грохот аплодисментов была опущена ему на колени, а его безжизненная рука положена на эфес.
Следующей регалией была золотая шпора.
— Ахон, я вручаю тебе эту шпору. Поклянись, что будешь ездить верхом во имя Справедливости и Веры, в защиту своего народа, во славу нации!
Император тихонько заскулил и отвернулся, а граф Нгумо тем временем прицепил шпору к его правой ноге, привыкшей к более тяжкому грузу. Народ на площади взвыл от восторга.
Наконец дошла очередь до короны.
— Ахон, я вручаю тебе эту корону. Поклянись, что будешь носить ее во имя Справедливости и Веры, в защиту своего народа, во славу нации!
Император ничего не ответил, и патриарх двинулся к нему, держа на вытянутых руках массивную золотую тиару Амурата Великого. С величайшей осторожностью он водрузил ее на сморщенный лоб, но тут убеленная сединами голова Ахона под весом короны упала на грудь, а сама корона вновь оказалась в руках у патриарха.
Придворные и священнослужители столпились вокруг старика, и вдруг до стоявших перед помостом людей донесся испуганный, приглушенный шепот. Чувствуя, что что-то произошло, народ затих и подался вперед.
— Вот те на! — воскликнул мсье Байон. — Удивительное невезение! Кто бы мог подумать…
Ахон был мертв.
— Гм, — изрек сэр Самсон, когда, немного опоздав ко второму завтраку, из города с рассказом о коронации вернулся Уильям. — Хотел бы я знать, что они еще выдумают? Придется, значит, снова сажать Сета на трон. Стоило огород городить. Только голову нам морочат! Теперь наш рапорт в министерство иностранных дел покажется сущим бредом. Может, имеет смысл вообще об этой истории помалкивать?
— Кстати, — сказал Уильям, — в городе идут разговоры, будто железнодорожный мост через Лумо разрушен и поезда в Матоди еще долго ходить не будут.
— Час от часу не легче.
За обеденным столом собралась вся английская колония. Епископ и викарии, управляющий банком и мистер Джеггер, леди Милдред и мисс Тин, перебивая друг друга, засыпали Уильяма вопросами. Пожар потушен? Магазины еще грабят? Городская жизнь входит в нормальную колею? Введены ли в город войска? Где Сет? Где Сил? Где Боз?
— Оставьте Уильяма в покое, — вступилась Пруденс. — Посмотрите лучше, как ему идет костюм с нашивками.
— Если мост, как вы говорите, разрушен, — не унималась леди Милдред, — Как же тогда добраться до Матоди?
— Никак. Только на верблюде.
— Вы что же, хотите сказать, что нам придется сидеть здесь, пока мост не починят?
— Только не здесь, — не выдержал сэр Самсон. — Не здесь.
— Какое безобразие! — вырвалось у мисс Тин. Наконец, не дождавшись кофе, посол вышел из-за стола.
— Дела, дела, — бодрым голосом пояснил он. — Боюсь, до вечера я буду занят, поэтому, на всякий случай, хочу с вами попрощаться. Когда я освобожусь, вы все, надо думать, уже разъедетесь.
И он вышел из столовой, оставив своих гостей в полном оцепенении.
Вскоре они, все семеро, собрались в глубине сада обсудить создавшееся положение.
— Откровенно говоря, — сказал епископ, — со стороны посла, по-моему, в высшей степени необдуманно, более того, опрометчиво отправлять нас обратно, не дождавшись более обнадеживающих сведений о положении в городе.