Черная богиня

— Пойдем, Домбоно, — хладнокровно промолвил царственный супруг. — Я хочу поскорее вернуться, чтобы успокоить богиню.

Ужас охватил Сикинику, сдавил горло, руки бессильно повисли. Она поняла, что не увидит своего мужа больше никогда. Это было окончательно и неизбежно…

— А дальше ты все знаешь — Домбоно рассказывал тебе финал этой истории, — грустно прошептала Сикиника.

— Но почему ты не казнила этого гнусного Тааба и Раненсета? — возмущенно воскликнул Савельев.

Сикиника поглядела на него заплаканными глазами:

— Но у меня нет доказательств. Правда, я ничего не забыла. И я обязательно отомщу. Рано или поздно.

— Как бы совсем поздно не оказалось, — проворчал Савельев по-русски.

— Вот как все это было, — прошептала Сикиника. — А теперь появился твой друг, такой похожий на моего Осириса. И я вновь почувствовала себя женщиной.

— Но Ника… — едва слышно прошептал Павел.

— Да! Я ненавижу ее!

— А он любит, — Савельев чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. — Я боюсь. Вы погубите друг друга, Сикиника.

— Смерть от любви? Единственно достойная царицы!

— Неужели ты хочешь уничтожить Мерое?

— Я прикажу убить Домбоно, Раненсета, Тааба, а его сделаю своим верховным жрецом! — с пугающей невозмутимостью ответила она. — Он выучит наш язык, ты ведь смог, сможет и он, и мы будем счастливы. Мы будем самыми счастливыми людьми во всей звездной Вселенной. Я… я люблю его, — еле слышно призналась она. — Я люблю его… я люблю его…

Павел потерянно молчал. «Мне нечего сказать ей. Любое слово было бы самым форменным убийством. Она ищет себя и обязательно найдет: богиню Мерое…»

— Не убивай Мерое ради смертной любви, богиня, — прошептал Савельев и заглянул в глаза царице. — Единственная сказка на земле должна выжить…

Взгляд богини вновь был холоден.

«Она вернулась, — догадался Павел, и сердце радостно защемило. — Ну, что ж, слава богу! Ее душа вернулась в золотой панцирь тела земной богини».

— Присматривай за Мин-Ра как следует! — внезапно приказала царица Сикиника. — Ему многое предстоит сделать для своего народа. Ведь он — сын Солнца…

…Эта ночь никогда не кончится. Она наполнена страшными откровениями и предательскими шорохами. Павел проснулся как от толчка. Вот, что это? Чьи-то шаги? И Савельев осторожно выглянул в коридор. С факелом в руках куда-то шел верховный жрец. И Павел решился на немыслимое: он пошел следом.

Маленькая дверца. Сквозь щель пробивается свет. Войти или не войти? Савельев, чуть дыша, замер. И практически потерял сознание от ужаса, когда услышал голос Домбоно:

— Входите, вы ж все равно пришли. Савельев, покаянно понурив голову, вошел.

— Сам знаю, что подглядывать постыдно и нехорошо, но…

Он огляделся. Простая комната, без каких-либо золотых изысков. Глиняные таблички на полках, свитки папируса, древние манускрипты, золотые маски. А на столе… знаменитая раскрашенная головка прекрасной Нефертити!

— Что это? — ахнул Павел.

— А то вы не знаете? — насмешливо протянул Домбоно. — Нефертити, жена фараона Эхнатона. Его Солнце.

Павел ничего не понимал. Но почему, почему жителя Мерое, пускай и верховного жреца, интересует жившая дико давно царица египетская? И ведь раскрашенная головка ее была найдена в закрытой мастерской скульптора Тутмоса из Амарны немецким археологом Людвигом Борхардтом…

— Все верно, — словно прочитал мысли Савельева Домбоно. — Тутмос сделал не одну копию. Одна волей судьбы оказалась в Мерое.

— Но вам-то она зачем? — продолжал недоумевать Павел.

Внезапно Домбоно встал из-за стола, подошел к Савельеву и с силой толкнул его.

— А не много ли вы на себя берете? К чему этот допрос?

От удара пуговица на воротничке рубашки Павла отскочила, и амулет Сигрид — серебряное солнце — выскользнул на свободу. Домбоно пристально смотрел на него. «Словно завороженный», — мелькнуло в голове у Савельева.

— Впрочем… Слушайте, — и верховный жрец кивнул Павлу на стул. — Что вас удивляет в этой головке, ведь вы увлекаетесь древностью, так скажите?

— У головы… — неуверенно начал Павел. — У головы только один глаз. Левый отсутствует.

— Да? — вздернул бровь Домбоно. — Так почему же вас удивляет то, что не удивило ни одного из ваших археологов?

— Да, — пробормотал Савельев. — Они решили, что скульптор Тутмос в спешке покинул свою мастерскую, оставив голову на столе незаконченной.

— Ага, все пять копий, — рассмеялся Домбоно. — А копий было пять. Слушайте…

Павел не мог, не имел права не записать его рассказ.

— Всмотрись внимательнее, чужак с амулетом Солнца. Голова Нефертити, вылепленная Тутмосом, говорит людям о том, что можно увидеть лишь половину картины, проводя разграничение между физической и духовной стороной жизни.

И верховный жрец напомнил Павлу о скульптурном изображении Эхнатона, которому тоже недостает одного глаза; он тоже может видеть лишь половину картины. Правда, у него-то, в отличие от Нефертити, отсутствует правый глаз.