Мари Жаннетт, она же Мэри Джейн, была хорошенькой женщиной двадцати пяти лет, блондинкой с голубыми глазами. – Голос Элизабет снова дрогнул, словно она могла видеть жертву своим мысленным взором и ее молодость тронула американку. – Стройная девушка, ростом в пять футов и семь дюймов, она была выше большинства мужчин, подозреваемых в убийствах, за исключением одного высокого джентльмена, которого видели в компании Лиз Страйд.
Двое слышали в четыре утра крики: «Убивают!» – оттуда, где находилась ее комната, но при этом несколько свидетелей видели ее между восемью и десятью часами следующего утра. Агент арендодателя пришел за просроченным платежом в десять сорок пять утра, заглянул в окно комнатки и с воплями убежал, в ужасе от того, что он впоследствии описал как «дело рук не человека, но самого дьявола».
Мэри Джейн Келли освежевали, изувечили, выпотрошили и расчленили, – закончила Элизабет.
Мы все замолчали на некоторое время, представляя себе крошечную комнатку, забрызганную кровью и ошметками внутренностей.
– Они не страдали, – прервала молчание Ирен. – Хоть это нам известно.
Элизабет побледнела и вдруг разразилась страстной речью:
– Да разве может кто-нибудь понять, как страдали эти женщины, даже до Джека-потрошителя? Все, чего они хотели, – заработать пару пенсов, чтобы было где провести ночь. «Колыбельки», вот как они их называли, – отвратительные грязные койки, стоящие рядами в дешевых ночлежках. Большинство из этих женщин овдовели, или были вышвырнуты из дома мужьями, или же сами сбежали от постоянных побоев. Они не заслужили того, чтобы их последним клиентом оказался убийца.
Я молчала, вспоминая короткие, но полные отчаяния часы, когда я сама лишилась крова после несправедливого увольнения из лондонского универмага много лет назад. Если бы мне не повстречалась Ирен… вернее, если бы Ирен не увидела моего бедственного положения и не спасла меня… И все-таки мысль о том, что жертвы продавали себя, была мне противна.
– Клиентом! – повторила я с презрением. – Вы так говорите, будто эти несчастные занимались почтенным делом.
– Почтенным – нет, – ответила Элизабет, – но неизбежным, учитывая их жизненные обстоятельства. Дерзкий Джеки не имел права «охотиться на шлюх», если это действительно он написал те записки, опубликованные в газетах[59]
. Чем он был лучше своих жертв?– А почему вы считаете, – перебила Ирен, – что Потрошитель не был автором тех писем?
– Потому что иное бессмысленно, – твердо сказала Элизабет. – В газеты вечно пишут всякие выскочки, чтобы взять на себя ответственность то за одно, то за другое. Во всяком случае в Штатах. – Она быстро заморгала и снова уставилась в свои записи.
– Интересное наблюдение, – произнесла примадонна, – потому как если письма являются подделками, значит, большая часть того, что мы знаем о Джеке-потрошителе, – неправда. – Она откинулась назад и посмотрела на нас, словно гувернантка на своих учениц. – Итак, давайте обобщим все, что было прочитано вами об убийце.
Мы с Элизабет обе начали говорить одновременно, запнулись, посмотрели друг на друга и снова заговорили вместе.
Наконец порядок восторжествовал, и я начала перечислять наши совместные выводы.
Незадолго до полудня в дверь постучали.
Я в недоумении вздрогнула: кто мог знать о нашем нахождении в этой гостинице? Разве что тот господин с Бейкер-стрит…
Пока я представляла себе худшее, Ирен поднялась, чтобы открыть дверь.
На пороге стоял курносый мальчишка-посыльный в короткой курточке и берете и, улыбаясь во весь рот, протягивал записку.
– Он сейчас поднимется, – протянул он на таком примитивном французском, что даже я поняла его.
Ирен достала монетницу из кармана юбки и положила блестящий кругляшок в не слишком чистую открытую ладонь паренька.
– Ты хорошо поработал. И быстро, – похвалила она его, перед тем как закрыть дверь.
По крайней мере, отметила я про себя, посыльный мелковат, чтобы оказаться переодетым Шерлоком Холмсом.
– Кто сейчас поднимется? – спросила я, пока Ирен, удовлетворенно кивая, читала содержимое записки.
– Брэм Стокер.
Я замолчала. Когда-то это имя и этот человек воплощали в себе все то, что заслуживало доверия и восхищения в ветреном мире актеров, художников и писателей, где вращалась Ирен в пору ее первых лет в Лондоне, еще до того как ее карьера оперной певицы начала набирать обороты. Теперь же я думала о нем с разочарованием и горечью.
Подруга моментально заметила мою реакцию и принялась спорить:
– Ну с кем еще я могу посоветоваться насчет оперы о женах Генриха Восьмого, если не с непревзойденным импресарио Генри Ирвинга, который, в свою очередь, является непревзойденным английским актером нашего времени? Нам повезло, что Брэм наш старинный знакомый, Нелл.
Я ничего не ответила.
Примадонна взглянула на Элизабет: