Вулф мотнул головой влево и двинулся в сторону бреши в стене. Я последовал за ним. Мы забрались в разрушенную комнату и приблизились к двери, о которой рассказывал Пашич. Дверь была чуть приоткрыта, и из коридора слышались голоса. Почти в ту же секунду раздался очередной пронзительный вопль.
— Они внизу, — шепнул Вулф. — Пойдем посмотрим.
Я пожалел, что не прихватил с собой кинокамеру. Трудно даже описать, на что походили движения Вулфа, который отчаянно старался идти на цыпочках, чтобы не шуметь. Дойдя до конца коридора, мы свернули направо, сделали шагов десять по узкому темному проходу и оказались на площадке перед уходящей вниз лестницей. Голоса и впрямь слышались снизу. Вулф принялся спускаться бочком, по-крабьи, прижимаясь спиной к стене. Какая удача, что ступеньки высечены из монолитного камня, подумал я, представив протестующий скрип деревянных ступенек, по которым топала бы носорожья туша массой в одну седьмую тонны. Спуск на цыпочках занял у нас минут десять — так мне показалось. Хотя потом я пересчитал: пятнадцать ступенек, секунд по пятнадцать на каждую — нет, всего две с половиной минуты.
У основания лестницы было еще темнее. Мы повернули налево, туда, откуда слышались голоса, и увидели пятнышко света, пробивавшееся сквозь стену. Приблизившись вплотную, мы разглядели, что свет проникает через круглую дырочку в деревянной двери. Вулф склонился к двери и заглянул в отверстие, стараясь не слишком приближать к нему лицо. Оттуда доносился громкий мужской голос. Вулф чуть посторонился и приложил к двери ухо. Восприняв его жест как приглашение, я в свою очередь приник к отверстию.
В комнате находились четверо мужчин. Один из них сидел на стуле спиной к нам. Второй не сидел, не стоял и даже не лежал. Он висел. Веревка, туго обмотанная вокруг его запястий, была привязана к свисающей с потолка цепи, а ноги болтались дюймах в шести над полом. К каждой лодыжке тоже были привязаны веревки, за концы которых тянули двое молодчиков — один вправо, другой влево. Ноги несчастного были растянуты на добрый ярд. Его лицо распухло до неузнаваемости и было так искажено, что прошла почти минута, прежде чем я сумел его опознать. Это был Петер Зов, человек с расплющенным носом, покатым лбом и низким вкрадчивым голосом, которого мы встретили в конторе Госпо Стритара и который сказал Вулфу, что он человек действия. Что ж, что касается действия, Петер в нем как раз участвовал, а вот голос его, надорванный дикими воплями, впредь наверняка лишится по меньшей мере части медоточивости.
Человек, сидевший на стуле спиной к нам, замолчал, а двое палачей снова потянули за веревки. Расстояние между ступнями несчастной жертвы расширилось до четырех футов, потом до четырех с половиной, до пяти — теперь уже никто на свете не опознал бы Петера Зова. Еще дюйм, еще — и Петер снова истошно закричал. Веревки ослабли.
— Так не пойдет, Петер, — укоризненно произнес сидевший. — Ты, похоже, уже сообразил, что достаточно тебе как следует завопить — и тебя отпускают. Сейчас ты перестарался и крикнул преждевременно. Кстати, твои вопли звучат не слишком музыкально, и нам, пожалуй, придется заткнуть твою пасть кляпом. Ты не возражаешь?
Петер Зов промолчал.
— Повторяю, Петер, — произнес сидящий на стуле, — ты зря думаешь, что все уже кончено. Вполне возможно, что ты нам еще пригодишься, но для этого ты должен убедить меня, что говоришь правду. Я человек терпеливый. Большинство сведений, которыми ты нас пичкал, оказались никуда не годными, а попросту — ложными. Ты провалил ответственное задание, которое мы тебе поручили, и твои оправдания кажутся мне неубедительными.
— Это не оправдания, — пробормотал Петер Зов.
— Нет? А что же тогда?
— Это факты. Я говорю правду.
— Ерунда. Отвяжи его, Буа.
Человек слева от говорившего отпустил веревку, повернулся к стене, отвязал обмотанную вокруг крюка цепь и стал постепенно отпускать ее, пока ноги Петера не коснулись пола.
— Отдохни немного, — сказал сидящий. — Я понимаю, что тебе приходится убеждать этого болвана Госпо Стритара, что ты работаешь на него, так же как тебе приходится доказывать мне, что ты служишь нам. Последнее гораздо сложнее, поскольку я отнюдь не дурак. Ты мог выполнить эту операцию без малейшего риска разбудить в нем подозрения, а вместо этого отправился по его заданию в Америку. И теперь у тебя хватает наглости явиться сюда, да еще потребовать денег! Вот, считай, мы с тобой и расплачиваемся. Если ты сумеешь удовлетворительно ответить на мои вопросы, то оплата больше придется тебе по вкусу.
— Я был вынужден ехать, — пролепетал Петер. — Я думал, что вы это одобрите.