В шесть тридцать он кое-как спустился по лестнице и поковылял к машине, сверкавшей новым стеклом, которое обошлось ему во столько, сколько, пожалуй, стоила вся остальная колымага. Движение на въезде в город было еще нормальное, а желающих выехать из города вообще практически не было, а потому поездка, слава богу, не заняла у него много времени. Выжимая педаль сцепления, Ребус чувствовал острую боль. Он направился по прибрежной дороге в Норт-Берик, стараясь как можно реже переключать передачи, что явно не нравилось двигателю. На другой стороне городка он нашел дом, который искал. Это был особняк, стоявший на участке в тридцать или сорок акров, откуда открывался вид на залив Форт и черную глыбу острова Басс-Рок. Ребус плохо разбирался в архитектуре — пожалуй, георгианский стиль, решил он. В таком стиле построены многие дома Нового города в Эдинбурге: с каннелюрами на колоннах по обе стороны от входа, большими створчатыми окнами — по девять на каждую половину.
Бродерик Гибсон проделал в жизни большой путь, начав его от пивоварни в садовом сарае, где он опробовал домашние рецепты. Ребус припарковался у парадного входа и нажал кнопку звонка. Дверь открыла миссис Гибсон. Ребус представился.
— Рановато, инспектор. Что-то случилось?
— Я бы хотел поговорить с вашим сыном, если позволите.
— Он завтракает. Подождите, пожалуйста, в гостиной, а я вам принесу…
— Все в порядке, мама. — Ангус Гибсон что-то дожевывал, вытирая подбородок салфеткой. Он стоял в дверях столовой. — Входите, инспектор.
Ребус улыбнулся потерпевшей поражение миссис Гибсон, проходя мимо нее.
— Что случилось с вашей ногой? — спросил Гибсон.
— Я думал, вам это, возможно, известно, сэр.
— Да? Это почему?
Ангус сел за стол. Ребус предполагал увидеть столовое серебро, соусницы, тарелки с подогревом, кеджери[76]
или иваси, веджвудский фарфор и слугу, разливающего чай. Но на столе стояла обычная белая тарелка с яичницей и жирной колбасой. Рядом лежал тост, намазанный маслом, и стояла кружка кофе. Перед Ангусом лежали две сложенные газеты — «Файненшл таймс» и та, в которой работала Мейри. Скатерть была в крошках, из чего Ребус сделал вывод, что родители уже поели.Миссис Гибсон просунула голову в дверь:
— Кофе, инспектор?
— Нет, благодарю вас, миссис Гибсон.
Она с улыбкой ретировалась.
— Я подумал, что это вы организовали.
— Не понимаю.
— Пытались заткнуть мне рот, прежде чем я задам несколько неудобных вопросов об отеле «Сентрал».
— Опять вы об этом! — Ангус вонзил зубы в тост.
— Да, опять об этом. — Ребус сел за стол, вытянув перед собой левую ногу. — Видите ли, я знаю, что после ухода мистера Вандерхайда вы еще долго оставались в отеле. Знаю, что вы играли в покер с участием двух гангстеров — Тэма и Эка Робертсонов. Знаю, что кто-то пристрелил Тэма, и знаю, что вы, весь в крови, прибежали в кухню требовать, чтобы открыли все газовые краны. Вот что я знаю, мистер Гибсон.
У Гибсона, похоже, пережеванный тост застрял в горле. Он глотнул кофе и вытер рот.
— Что ж, инспектор, — наконец проговорил он, — если это все, что вы знаете, то, полагаю, знаете вы маловато.
— Может быть, расскажете мне остальное, сэр?
Наступило молчание. Ангус вертел в руках пустую кружку. Ребус ждал, когда он заговорит. В этот момент дверь распахнулась.
— Вон отсюда! — взревел Бродерик Гибсон. На нем были брюки и рубашка с открытой шеей, рукава без запонок в манжетах свободно болтались. По-видимому, его жена вошла к нему, когда он еще не закончил одеваться. — Я мог бы сейчас же вызвать полицию! — сказал он. — Главный констебль сказал мне, что вы отстранены от работы.
Ребус медленно поднялся, оберегая больную ногу. Но Бродерик Гибсон был начисто лишен сострадания:
— Держитесь от нас подальше, если у вас нет полномочий! Я немедленно поговорю с моим адвокатом.
Ребус дошел до двери, повернулся и посмотрел в глаза Бродерика Гибсона:
— Очень вам советую сделать это, сэр. И может быть, вам стоит сказать ему, где вы были в ночь пожара в отеле «Сентрал». Вашему сыну грозят серьезные неприятности, мистер Гибсон. Вы не можете вечно его покрывать.
— Вон отсюда! — прошипел Гибсон.
— Вы не спросили, что у меня с ногой.
— Что?
— Ничего, сэр, просто мысли вслух…
Ребус шел назад по просторному коридору, с картинами и люстрами, с великолепной резной лестницей, и чувствовал, какой холод стоит в этом доме. Дело было не в возрасте и не в плитке на полу: у дома было ледяное сердце.
Ребус приехал на Горги-роуд, когда Шивон наливала свою первую чашку декафеинизированного.
— Что у вас с ногой? — спросила она.
Ребус указал тростью на человека за камерой:
— Ты какого черта здесь делаешь?
— Подменяю Петри, — отрапортовал Брайан Холмс.
— Не могу понять, что все мы здесь делаем, — сказала Шивон.
Ребус проигнорировал ее:
— Ты на больничном.