Черная книга

— Эк, я знаю, что Большой Джер участвовал в игре в покер. Так что же он сделал?

— Он, как и все мы, сделал ноги.

Значит, Большой Джер все же был там! Робертсон снова разглядывал портрет брата. У Ребуса были ясные представления о том, какие «виды» могли быть у Кафферти на Ангуса. Представить себе только: иметь в кармане человека, который в один прекрасный день станет полноправным владельцем пивоварни Гибсона. Иметь его в кармане все эти годы…

— Кто унес пистолет, Эк?

Эк пожал плечами. Ребусу показалось, что Эк перестал его слушать. Он постучал по столу своей тростью:

— Тебе пришлось немало потрудиться. Эдди Ринган оценил это. Он на твоем примере понял, что можно взять и исчезнуть. Полезный урок, когда Большой Джер имеет к тебе претензии. Уж если Большой Джер берется за дело, то человек исчезает навсегда, верно? Сбрасывает трупы в море — вот что он делает, да?

— По прошествии какого-то времени — да.

Ребус нахмурился, услышав это. Но следующие слова Робертсона поразили его.

— Никто не обращает внимания на фургон мясника.

Ребус кивнул, улыбнувшись:

— Ты прав. — Он отер губы. — Эк, ты дашь против него показания? На закрытом судебном заседании. Тебя не раскроют. Согласен?

Но Эк Робертсон отрицательно покачал головой. Он качал головой, когда дверь распахнулась. Ага, полузабытое лицо, читавшее листки на стенде. Бильярдист из «Миддена».

— Все в порядке, Томми?

— В полном, Шарки, в полном. — Однако вид Томми Гринвуда свидетельствовал об обратном.

— Давай отсюда, сынок, — сказал Ребус. — У нас с мистером Гринвудом важный разговор.

Шарки проигнорировал его:

— Хочешь, я его вышвырну отсюда, Томми?

У Томми Гринвуда не было ни малейшей возможности ответить. Ребус с силой ударил Шарки рукоятью трости ниже носа, а потом еще сильнее — по коленям. Парень рухнул на пол. Ребус поднялся, собираясь уходить.

— Полезная штука, — сказал он, показав тростью на Эка Робертсона. — Можешь оставить эту картинку с братом себе на память, Эк. Я еще вернусь. Я хочу, чтобы ты дал показания против Кафферти. Не сейчас. Пока еще рано. Когда я смогу выдвинуть против него обвинение. Если же ты не захочешь давать показания, то я всегда смогу воскресить Эка Робертсона. Подумай об этом. Так или иначе Большой Джер узнает.

Он ехал по мосту Форт-Роуд, когда по радио передали эту новость.

— О черт! — воскликнул он, нажимая на акселератор.

31

Ребус предъявил удостоверение, и ему открыли ворота пивоварни. На месте оставалась одна-единственная полицейская машина, «скорая» уже уехала. Рабочие стояли вокруг группками, шептались, болтали, угощали друг друга сигаретами.

Ребус знал этого сержанта уголовной полиции. Тот работал в Западном округе Эдинбурга и имел несчастье зваться Робертом Бернсом. Этот Бернс был высок, нескладен, рыжеволос. Лицо усеивали веснушки. По воскресеньям ближе к вечеру его иногда можно было видеть у подножия Маунда, где он бранил прогуливающихся язычников. Ребус был рад видеть Бернса. Пусть он иногда и извергал огонь и серу, но зато вздора никогда не нес.

Бернс показал на громадную алюминиевую емкость:

— Он забрался на самый верх.

Да. Ребус видел все совершенно четко — металлическую лестницу, которая вела наверх, мостки, опоясывающие емкость приблизительно через каждые тридцать футов.

— А когда забрался — прыгнул. Его видели многие рабочие, и все показывали одно и то же. Он поднимался медленно, а когда подниматься было уже некуда, он бросился вниз, выставив вперед руки. Один из рабочих сказал, что нырок был получше, чем на Олимпийских играх.

— Так красиво, да?

На емкость смотрели не одни полицейские. Некоторые из рабочих тоже поднимали голову, воображая себе траекторию полета Ангуса Гибсона. Он ударился об асфальт и сложился гармошкой. На земле, в месте, где он упал, осталось углубление, словно оттуда вынули булыжник.

— Отец пытался его догнать, — сказал Бернс. — Но не успел. В его-то возрасте. Удивительно, как у него только сердце выдержало. Пришлось его спускать с третьего круга.

Ребус отсчитал третьи мостки.

— Сущий Данте, да? — сказал он, подмигнув Бернсу.

— Старик говорит, это был несчастный случай.

— Конечно несчастный. Но на самом деле это не так.

— У меня десяток свидетелей, которые говорят, что он прыгнул.

— Десяток свидетелей, которые изменят показания, если их работа окажется под угрозой, — уточнил Ребус.

— Тоже верно.

Ребус глубоко вздохнул. Ему всегда нравился запах хмеля, но он знал, что с этого дня хмель будет пахнуть для него иначе. Запах соединится с этой минутой, которая будет прокручиваться снова и снова.

— Бог дал, Бог взял, — сказал Бернс. — Кстати, что с вашей ногой?

— Ноготь врос, — сказал Ребус. — Бог дал, а врач удалил.

Бернс покачал головой, услышав это мелкое богохульство, и тут в здании у них за спиной открылось окно.