Черная книга

Сегодня на память о Рюйе мне остались только слова, только записи, эти мрачные, черные, совсем черные страницы. Иногда, когда я вспоминаю, как снежной ночью услышал от Джеляля какую-нибудь из этих историй – например, историю о палаче или сказку о Рюйе и Галипе, – припоминается мне и то, как я слышал где-то, что единственный способ стать самим собой – это стать другим или затеряться среди чужих историй. Все эти рассказы, которые мне хотелось бы объединить в черной книге, начинают наперебой напоминать мне еще об одной, а потом и еще об одной сказке: о том, как влюбленный заблудился в лабиринте стамбульских улиц и стал другим человеком; о несчастном, который всматривался в свое лицо, пытаясь отыскать в нем потерянный смысл и утраченную тайну… Так перетекают одна в другую наши истории о любви, так переходят одно в другое наши воспоминания. И тогда я с еще бо́льшим усердием принимаюсь за свою новую работу, которая состоит в пересказе старых, очень старых, неимоверно старых историй, – и приближаюсь к концу своей черной книги. На последних ее страницах Галип пишет очередную статью Джеляля, которую нужно побыстрее сдать в редакцию, хотя на самом деле никому она теперь не интересна. Потом, уже под утро, он с болью вспоминает Рюйю и, встав из-за стола, смотрит в темноту просыпающегося города. Я вспоминаю Рюйю, встаю из-за стола и смотрю в темноту. Мы вспоминаем Рюйю, смотрим на погруженный во тьму Стамбул, и нас охватывает смятение и печаль, как бывает, когда посреди ночи мне вдруг кажется, что я вижу след тела Рюйи на голубом клетчатом одеяле. Ибо нет и не может быть ничего удивительнее жизни. Кроме слова. Кроме написанного человеком слова. И лишь в этом нам утешение.

1985–1989